Древняя Спарта и ее герои
Шрифт:
Вовсе не в военной пользе заключается смысл Фермопильского сражения. Всей Грецией сознательный героизм Леонида и его воинов был воспринят как некий момент истины. Заданная Леонидом высочайшая моральная планка на многие годы останется для греков абсолютным мерилом воинской доблести и чести. Это то, что ни один грек никогда не оспаривал у Спарты. После Фермопил Спарта становится воплощением любви греков к свободе. Что же касается самой Спарты, то подвиг Леонида станет оправданием всех ее усилий по созданию военизированного государства.
Первым литературным вкладом в создание героизированного образа Леонида стали эпитафии в честь спартанского царя и его отряда, сочиненные Симонидом Кеосским, одним из величайших греческих лириков и современником Греко-персидских войн. Его эпиграммы,
Тема подвига спартанского царя с течением времени приобрела канонически завершенный вид. Как для спартанцев, так и для всех греков Леонид стал символом мужества и примером безупречного выполнения долга. Писатель Павсаний, живший в эпоху Антонинов (II в. н. э.), приводит давно уже ставший стереотипным рассказ о Леонида и его отряде:
«Мне кажется, что подвиг выполненного Леонидом долга превзошел все подвиги и до, и после этого времени. Тому самому Ксерксу, который из всех царей, бывших у мидян, а впоследствии и у персов, задавался самыми честолюбивыми планами и совершил блестящие деяния, Леонид с горстью людей, которых он привел с собой к Фермопилам, так (твердо) стал на пути, что Ксеркс вообще никогда не увидел бы Эллады и не сжег бы города афинян, если бы трахинец не провел по непроходимой тропе, идущей через гору Эту, Гидарна с войском и не дал бы ему возможности окружить эллинов» (III, 4, 8).
Уже в древности подвиг Леонида воспринимался как непревзойденный образец воинской доблести и патриотизма.
Личность этого спартанского царя вызывала к себе такой интерес, что Плутарх или собирался, или даже написал (не дошедшую до нас) биографию Леонида. Об этом он упоминает в трактате «О злокозненности Геродота» (32). То, что Плутарх действительно работал над этой темой, видно по собранию изречений, приписываемых Леониду и собранных Плутархом в его трактате «Изречения спартанцев».
Конечно, в поздней греческой историографии рассказ о сражении при Фермопилах был сильно изменен и расцвечен деталями, которых не было у Геродота[127]. Как замечает Э. Тигерштедт, «Плутарх в трактате “О злокозненности Геродота” даже упрекает отца истории в том, что тот упустил множество важных деталей. Плутарху они были известны, а Геродот о них ничего не знал: просто в его время они еще не были сочинены. Но того, что Геродот рассказывает о Фермопилах, было достаточно, чтобы вознести Спарту на вершину славы. Этот случай стал кульминацией спартанской легенды. Этот блестящий подвиг Леонида и его воинов оправдывает все, что было сделано Ликургом в древности, показывает, что такое настоящие спартанцы»[128].
В отличие от Марафона Фермопилы, конечно, формально были поражением для греков. Но, как верно заметил П. Кэртлидж, «в моральном плане это поражение оказалось не менее славным и культурно значимым событием, чем любая победа. Ведь недаром Наполеон утверждал, что в войне моральный фактор в три раза важнее, чем все другие факторы, вместе взятые. А Наполеон знал, что говорил… Конечно, Фермопилы были самым славным часом для Спарты»[129].
В качестве эпилога процитируем одну из фермопильских надписей Симонида, посвященную Леониду и его отряду:
Здесь, Леонид, покрывает земля тех мужей, что с тобою,
Спарты прославленный царь, пали в неравном бою.
Множество
Приняли в грозной войне стойко они на себя.
(Simonid. ар. Anthol. Pal. VII, 301 / Пер. Н. Харламовой)
Глава IV
Регент Павсаний — жертва политической интриги
Что писали о Павсании древние и современные историки о драматических событиях, связанных с судьбой героя
Греко-персидских войн, спартанского регента Павсания, мы узнаем главным образом благодаря подробному рассказу Фукидида в первой книге его знаменитой «Истории» (I, 128–134). Этот рассказ имеет явные новеллистические черты, он полон красочных деталей и интригующих подробностей, не очень характерных для суховатого стиля Фукидида.
Для историков, писавших о Павсании в 40–60-е гг. XX в., было характерно безусловное доверие к свидетельству Фукидида[130]. Позднее, начиная с 70-х гг. XX в. и вплоть до настоящего времени, наметилась явная тенденция более критичного отношения к Фукидиду. Многое в его экскурсе о Павсании стало казаться подозрительным и даже невероятным, в нем находили противоречия и сомнительные эпизоды. Но привычный пиетет по отношению к Фукидиду диктовал особую осторожность в оценках. Как остроумно заметил Рассел Мейггс, «если бы этот рассказ Фукидида был написан каким-нибудь другим греческим историком, он не был бы воспринят так серьезно»[131]. В достоверности экскурса о Павсании сомневались многие. Приведем несколько высказываний на этот счет. Так, Дж. Коуквелл пишет: «Этот рассказ едва ли следует оставить в том виде, как он есть, а от Фукидида с его знанием Спарты можно было бы ожидать большей критичности»[132]. Недоверие к объективности Фукидида высказывает и известный британский антиковед Энтони Пауэлл. По его словам, именно говоря о Спарте, «Фукидид, вероятно, отходит дважды от своих обычных скрупулезных процедур критики: о возрасте спартанской конституции и о деталях падения Павсания. В обоих случаях его рассказ, по-видимому, совпадает с интересами спартанских властей»[133]. Возникли различные версии и относительно источников Фукидида. Так, Генри Уэстлейк, профессор Манчестерского университета, утверждал, что в основе рассказа Фукидида о Павсании лежал какой-то письменный источник, откуда наш историк и заимствовал целый ряд явно анекдотических деталей[134].
Но как бы ни оценивать экскурс Фукидида о Павсании, это единственный столь подробный источник, имеющийся в нашем распоряжении. Все остальное, что оставила нам античная историография о Павсании, — лишь небольшое дополнение к рассказу Фукидида. Действительно, приоритет Фукидида перед другими источниками бесспорен, хотя его интерпретация отдельных фактов, связанных, в частности, с гибелью Павсания, требует критического осмысления.
В историографии в настоящее время преобладает точка зрения, высказанная еще Ф. Г. Мищенко, что рассказ Фукидида «если не целиком… то в значительной части заимствован из официального спартанского источника»[135]. Эта гипотеза в разных вариациях не раз повторялась, в том числе и в сравнительно недавних работах. Так, по мнению Э. Пауэлла, спартанские власти после насильственной смерти Павсания имели сильный интерес продемонстрировать, что он был глубоко виновен[136]. Массимо Нафисси, профессор Болонского университета, также утверждал, что мы имеем дело с официальной версией, выработанной и распространенной спартанскими властями с тем, чтобы оправдать незаконные действия своих магистратов, направленные против Павсания[137].