Древо Иуды
Шрифт:
— Тщеславный и самодовольный, возможно, — согласился он. — Но почему вы так его невзлюбили?
Она опустила глаза, словно задумалась, а потом сказала:
— Для меня ничего хуже быть не может — никогда не думать о других, а только о себе.
Второй акт, открывавшийся с ноты нежной печали и неугасшей надежды, должен был подействовать на Кэти, как предполагал Мори, еще больше. Действие шло, но он на нее не смотрел, не осмеливаясь вторгаться в сугубо личные переживания бесхитростного сердца. Но ближе к концу, когда огни на сцене погасли и Чио-Чио-сан зажгла
Он наклонился к ней и сказал:
— Моя дражайшая Кэти, если это вас так расстраивает, мы сейчас же уйдем.
— Нет-нет, — запротестовала она, давясь слезами, — это очень печально, но прекрасно. И я должна увидеть, что будет дальше. Одолжите мне носовой платок, мой пришел в негодность. Спасибо, дорогой, дорогой Дэвид… вы так добры. Бедная милая девочка. Как же бесчеловечно и гадко обошелся с ней этот мужчина… — Голос ее сорвался, но она сделала усилие и взяла себя в руки.
И действительно, весь третий акт, полный невыносимого пафоса, вплоть до финальной трагедии, она оставалась спокойной. Когда закрылся занавес, Мори осмелился взглянуть на нее, она больше не плакала, но опустила голову на грудь, словно обессилев.
Они вышли из театра. Переполненная чувствами, Кэти хранила молчание, пока они не сели в такси; затем, убедившись, что она надежно укрыта от посторонних глаз, девушка сдавленно произнесла:
— Я никогда не забуду этого вечера… Никогда…
Он ответил, тщательно подбирая слова:
— Я знал, что вы эмоциональны и способны сопереживать. Я надеялся, эта история вас тронет.
— Так и было, так и было… Но самое главное, дорогой Дэвид, что я видела это вместе с вами.
Ничего больше она не прибавила, но и этого было достаточно, чтобы он понял по ее дрожащим губам то, чего она не договорила. Он молча взял ее ручку в свои, воспользовавшись закрытой машиной.
Она не отняла руки. Что же такое с ней произошло? Ведь ничего подобного раньше не было. Естественно, ей когда-то оказывали знаки внимания. Когда она посещала курсы медсестер, один студент из университета, работавший над диссертацией магистра, был очень ею увлечен. Она не ответила на его чувства. В больнице во время прошлогодних рождественских праздников молодой ассистент пытался сорвать у нее поцелуй под веточкой омелы, но ему удалось лишь неловко чмокнуть ее в левое ухо. Она безразлично отнеслась к этой попытке, а позже отказалась от его приглашения на новогодний бал. Она считала себя серьезным человеком и не интересовалась молодыми людьми, разделяя материнскую точку зрения, которая так часто ей внушалась, что в конце концов стала ее собственной: мол, все мужчины наглые, себялюбивые и ненадежные.
Но Дэвид был не такой, он обладал совершенно противоположными качествами. А его зрелость, от которой веяло уверенностью, с самого начала вызвала в ней симпатию. Он все еще держал ее руку, нежно и ласково, когда они доехали
— Я велел оставить нам горячий шоколад. Он восстановит ваши силы, дорогая Кэти.
— Нет. — Отвернувшись от него вполоборота, она покачала головой. — Ничего не нужно… Прошу вас.
— Вы все еще расстроены. Я не могу позволить вам уйти в таком состоянии.
Она не сопротивлялась, когда он завел ее в комнату, где, как он и говорил, на столе их ждал термос и тарелки с фруктами и сэндвичами, накрытыми салфеткой. Комнату слабо освещала одна-единственная лампа под абажуром, отбрасывая мягкий свет на ковер, все остальное пространство было погружено в тень, как и двое людей, стоявших друг против друга.
— Дражайшая Кэти, — снова произнес он, — что я могу сказать? Что я могу для вас сделать?
По-прежнему не глядя на него, она тихо ответила:
— Утром со мной все будет в порядке.
— Сейчас уже почти утро, — мягко парировал он, несмотря на громкий стук сердца, — а вы далеко не в порядке. В чем на самом деле кроется причина?
— Ни в чем, ни в чем… Не знаю. Я отчего-то чувствую себя потерянной. Раньше со мной такого не случалось — мне грустно и радостно одновременно.
— Но как вы можете быть потерянной, если вы со мной?
— Я знаю, знаю, — призналась Кэти и заговорила невнятной скороговоркой: — Тот злосчастный человек заставил меня понять, насколько не похожи… В том-то и беда. Вы такой…
Она умолкла и снова залилась слезами, склонив голову, но он взял ее за подбородок и приподнял мокрое личико, так что они посмотрели в глаза друг другу.
— Кэти, дорогая, — прошептал он с невероятной нежностью, — я люблю вас. И полагаю, что вы любите меня.
Наклонившись, он поцеловал свежие молодые губы, не знавшие помады, — он ненавидел, когда девушки красились, — и восхитительно соленые от слез. В следующий миг она с громким всхлипом бросилась к нему в объятия и крепко прижалась к его груди мокрой щекой.
— Дэвид… мой дорогой Дэвид!
Но это длилось всего мгновение. Она отстранилась, воскликнув:
— Бесполезно… Все бесполезно! Мне сразу следовало это понять.
— Но почему, Кэти? Мы любим друг друга.
— Разве можно любить на расстоянии трех тысяч миль? Все решено, я уезжаю. Эта любовь лишь разобьет нам сердца. Мое уже сейчас страдает.
— Ты могла бы остаться, Кэти.
— Ни за что… Это невозможно.
Он ухватил ее за запястье, не позволив скрыться. Пытаясь вырваться, как пойманная птица, она с жаром продолжила:
— Я должна ехать. Всю жизнь я шла только к одной цели — училась на медсестру, набиралась опыта в больнице Долхейвена. Ни о чем другом не думала. Я нужна там… От меня этого ждет дядя Уилли… Но главное, я обещала маме перед смертью, что поеду туда, и теперь ни за что не могу ее подвести.