Дроны над Сталинградом
Шрифт:
— Он как поросёнок визжит, — сказал Дурнев. — Как бы не захлебнулся в воздухе.
— Не захлебнется. Только бы не развалился.
Пуск был тяжелым, а разгон — медленный. Фюзеляж пошёл вниз, потом подхватился, стабилизировался. Громов смотрел вслед, смотря на стрелки часов.
Фотоустановка была выставлена на три кадра — через каждые сорок секунд. Расчёт — над предполагаемыми позициями в роще у балки.
Аппарат вернулся — с надрывом, но сам. Упал недалеко, разодрал крыло, но цел.
Проявляли
— Темнота, дрожь, винетирование, — хмурился Громов. — Но видно.
На одном снимке угадывалась тень от зенитки. На другом — пятно, похожее на блиндаж.
— Уже что-то, — сказал Дурнев. — Но для штаба дивизии не подойдет.
— Будем переделывать.
*****
На следующем аппарате усилили стабилизатор, обшивку мастерили из дюраля. Фотопанель закрепили на подвесе, амортизированном резиной. Фокус — зафиксировали намертво. Съёмка — один кадр, но точный.
И вот новый полет. На этот раз — в сторону лесопосадки, где, по донесению разведки, немецкая пехота готовила новое укрепление.
Фотоплёнку доставили в штаб через два часа. Не откладывая пленку проявили.
На снимке — идеально видна линия траншей, подводная дорога, склад брёвен, даже тени от лопат на снегу.
— Это с фанеры снято? — спросил Пичугин, смотря на изображение.
— Да. С высоты трёхсот метров. Скорость — 90 километров в час.
Полковник молча вытер лоб. Потом сказал:
— Передайте артиллеристам. Пусть работают по этой точке.
*****
Вечером в мастерской сидели трое: Громов, Дурнев и сержант из 335-го полка, один из новых операторов. Он рассматривал плёнку в свете керосинки.
— Я думал, у вас тут авиамоделизм, — сказал он. — А новая техноология. Готовая.
— Не до конца готовая, — ответил Алексей. — Тут, брат, работы еще непочатый край. Мы ведь только начали разворачиваться.
— Скажу честно, — сказал сержант. — Сначала не верил. А теперь вижу. Нам такое нужно в каждую роту, каждый взвод.
Дурнев хмыкнул:
— Сначала в каждый батальон. А потом — пусть в Берлине догадываются, откуда мы знаем, где бункер Гитлера.
Все засмеялись.
На улице шел снегопад. А в подвале уютно трещала буржуйка. На доске Алексей Громов уже рисовал корпус следующего “Комара” — легче, жёстче, с новым стабилизатором. Шли тяжелые дни декабря 1942 года.
*****
Первые трое появились в мастерской на рассвете. Один — сухой, с загрубевшими руками, в телогрейке поверх лётной куртки. Второй — рыжеватый паренёк с фотофутляром на поясе. Третий — сутулый, с плотной шеей и ладонями, как у плотника.
— Здравия желаю, товарищ Громов, — сказал первый. — Старшина Трошин. До войны работал в авиаремонтной бригаде. По моторам.
— Старший сержант Нагрей, —
— Ефрейтор Демин, — сказал третий. — В колхозе работал при мельнице.
— Вот и славно. Будем работать вместе - ответил Громов.
Обучение начинали с корпуса. Алексей показывал на схеме: рёбра, силовые балки, крепление стабилизатора, центр тяжести. Потом — двигатель. Потом — фотоаппаратура. Без лишних слов. Кто не понимал — объяснял, кто пытался умничать — убирал в сторону.
— Это не авиамодельный кружок, — сказал он. — Это фронт. Ошибся — не взлетит. Или хуже — упадёт на своих.
Трошин быстро вникал. Двигатель от «Голиафа» он узнал сразу.
— Упёртый мотор. Только щётки капризные.
Нагрей больше слушал, но с фотоаппаратом управлялся уверенно. Разобрал Лейку с закрытыми глазами, потом — ПАУ-22.
— АФА ещё не держал в руках, — сказал он. — Но с принципом всё понятно. Главное — не сдёрнуть фокус.
Громов указал на два фотоаппарата, лежащих на верстаке.
— Вот это — АФА-И. Аэрофотоаппарат. Ставился на штурмовики и разведывательные самолеты. Работает автоматически: на заданной высоте делает снимки через равные промежутки. Плёнка широкая, поле обзора большое. Тяжёлый, капризный, но если правильно установить — даёт почти что готовую карту.
Он кивнул на другой прибор, поменьше.
— А это — ПАУ-22. Фотоаппарат для стрельбы. На истребителях ставили рядом с пулемётом. Снимал каждый раз, когда жали на гашетку. Сейчас мы его используем как обычный кадровый — вручную запускаем. Он легче, но угол меньше.
Нагрей присел ближе, бережно повернул корпус АФА.
— И сколько такой кадр охватывает?
— С трёхсот метров — метров триста по фронту. Если хорошо выставить выдержку — видно даже, где каски лежат.
Василий присвистнул:
— Вот это штука. Это тебе не “Смена” из фотокружка.
Громов только усмехнулся...
Мастерская изменилась. Теперь на стенах — не просто схемы, а расписание полётов, списки операторов, номера аппаратов, плановые задания. Под потолком висели заготовки фюзеляжей, в углу — плёнка, аккуратно смотанная в катушки. На столе — коробка с отечественной и трофейной оптикой.
Алексей работал уже не как одиночка, а как инструктор-наставник. Каждому из троих он выделил блок заданий. Селин — сборка фотоузла, Трошин — мотор и питание, Василий — корпус, крепёж, балансировка.
— Через неделю сделаете свой первый вылет, — сказал он. — Самостоятельно. Если долетит — поздравляю, вы стали глазами батальона.
Вечером 20 декабря в мастерскую заглянул связной.
— От комполка. Срочно. Подтверждённое движение техники. Направление: восток, две колонны. Пока ещё на подходе.