Дроны над Сталинградом
Шрифт:
— На стабилизатор?
— Да. Периодически срывается.
— Переключи на резервную группу.
— Есть!
Тряска утихла, но вскоре началось обледенение. Визоры обмерзали, стрелки температуры падали.
— Включить обогрев! Крылья, винты — всё!
Гул сменился сипением — включилась антиобледенительная система. Через пару минут иней начал осыпаться с фонаря кабины. Но напряжение не отпускало: одна ошибка — и будет уход в штопор.
На высоте шести тысяч стояли, как гвозди. За бортом — минус сорок. Лица у штурманов посерели от холода и усталости,
Наконец — сигнал с третьего борта:
— До цели сто двадцать километров. Начинаем снижение до эшелона пять тысяч восемьсот.
Громов услышал, как оператор на борту пересекает его взгляд.
— Это что, мы почти там, товарищ инженер?
— Это значит — сейчас начнётся самое главное.
В 04:17 — команда: «Открыть люки. Подготовить первый контейнер.»
С лязгом открылись створки в днище. В лицо ударил поток воздуха. Громов проверил подключение к дрону — канал был стабилен. Первый аппарат включился, мотор прошёл прогрев.
— Контакт зелёный. Пуск возможен.
— Сброс, — сказал командир.
Вниз ушёл контейнер, через пять секунд — старт.
— Есть! Летит! — воскликнул радист.
Второй дрон повёл себя капризно. Несколько раз терял сигнал.
— Он крутится, — заметил оператор. — Стабилизатор качает.
— Таймер автозапуска? — спросил Громов.
— Включён. Сброс по резервной схеме.
Контейнер ушёл — молчание. Полминуты не было сигнала. Потом — вспышка на приёмнике.
— Есть! Канал восстановлен. Он в строю.
Третий и четвёртый аппараты пошли чётко, без заминок.
Когда последний дрон исчез в темноте, командир закрыл створки.
— Возврат по южной дуге. Курс сто двадцать пять.
Громов опустился на скамью, отстегнул шлемофон. Главное уже произошло: они запустили машины. В Берлине их не ждали. И не увидели.
Он взглянул на индикатор передачи — зелёный свет мерцал ритмично.
Теперь немецкий тыл был под прицелом.
*****
Путь обратно шёл дугой — южнее зоны основного огня. Самолёты шли на высоте пяти тысяч. В эфире царила глухая тишина. Только иногда потрескивал сигнал с борта — короткие шифрованные импульсы от дронов, ещё находившихся в эфире.
— Остаток горючего — семьсот литров, — сухо отрапортовал штурман. — До основной базы не дотягиваем.
— Уходим на Орловку. Полоса есть, приёмная — готова. Режим посадки — по внешним огням, — подтвердил командир.
В трюме Пе-8 радист проверял синхронизацию приёмников. Громов, нахохлившись в меховом полушубке, вглядывался в сигнальные полосы.
— Первый и третий аппараты на связи. Передают. Сигнал чистый, — сказал оператор. — Четвёртый был, но пропал. Вероятно, сбит.
— Или таймер, — отозвался Громов. — Они выходят из города, значит, можно запускать утилизацию.
На борту Пе-8 дроны не возвращались. Это было и технически, и физически невозможно. Они передавали данные в реальном времени — через радиоканал — прямо в фюзеляж бомбардировщика. Там шла синхронная запись на плёнку. Всё было рассчитано: частота, направление антенн, компенсация
После выполнения маршрута дроны не падали в Берлине — это было бы слишком простой добычей для немецкого Абвера. Они автоматически уходили на внешний радиус — за пределы городской застройки, в сторону лесных участков южнее города, где были заданы координаты для самоуничтожения. Там включалась аварийная система: плавкое кольцо перегорало, обесточивая цепь управления. Иногда использовался термозаряд с задержкой.
Посадка в Орловке была резкой. Колёса врезались в бетон с сухим грохотом, борт дёрнулся, но выровнялся. Моторы выдохлись, кабина заполнилась паром. Все молчали — только слышался треск плёнки, ещё вращавшейся в приёмном блоке.
Просмотр начался в помещении штаба. На стене — белая простыня, на столе — проекционная установка. С экрана стекали кадры: узлы, склады, железнодорожные ветки. Изображение было не чётким, но разборчивым.
— Стоп, — приказал Громов.
Оператор замедлил. Показалась длинная крытая платформа — на ней стояли цистерны, одна за другой. Слева — кирпичный ангар с надписью «Munitionslager» — склад боеприпасов. За ним — сеть рельсов, уходящих в сторону.
— Это южный заводской сектор. Работают по шести направлениям. Вот он, цех, где клепают корпуса для брони.
Дальше — район с плотно стоящими зданиями. Один из кадров задержался.
— Узнаёте? — спросил оператор.
— Рейхсканцелярия, — тихо сказал Громов. — Вот она. Южный фасад, внутренний двор. И даже, кажется, караульная.
Изображение подрагивало, но оставалось убедительным. Отчетливо различались фрагменты купола и шпиль радиостанции на соседней крыше.
— Промотай чуть назад, — попросил Громов.
Дальше — завод. Цеха. Длинные ангары, по крыше — пятна обогрева, видно по свету на инфракрасной полосе. Надпись на одном: «Guterverkehr Berlin-Sud».
— Это железнодорожный терминал. Здесь перегоняют боезапас и топливо. Вот вам и приоритетная цель.
Голованов слушал молча. Стоя у карты, он отмерял линейкой дистанцию до целей.
Он повернулся к Громову:
— Ваши аппараты станут нашими глазами, глазами дальней авиации.
Он протянул руку, крепко пожал:
— Вы не просто инженер. Вы теперь главная разведка авиации дальнего действия.
*****
Совершенно секретно
Ставка Верховного Главнокомандования
Товарищу Сталину И.В.
ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА
о результатах применения новых средств воздушной разведки и предложениях по боевому применению авиации дальнего действия
От: Командующего авиацией дальнего действия Красной Армии
Генерал-полковника авиации ГОЛОВАНОВА А.Е.
19 Марта 1943 года
В соответствии с Вашим поручением, на базе одной из частей дальней авиации Красной Армии проведены испытания применения специальных беспилотных летательных аппаратов (разработки инженера Громова А.А.) для целей глубокой фоторазведки объектов противника на значительном удалении от линии фронта, в том числе в пределах города Берлин.