Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи
Шрифт:
— Вот из-за такого дерьма наши разведдонесения и напоминают писульки. Поди разбери среди этих залежей, что правда, а что нет, — в сердцах буркнул Голиков, окидывая взглядов стопки с бумагами, которые еще ожидали его внимания. Работы еще, и впрямь, было столько, что впору было за голову хвататься. — Наказать бы их показательно, чтобы другим неповадно было…
С громким хлопком он закрыл отчет, и сразу же взял со стопки пухлую папку с докладом о попытке советских войск нанести контрудар в направлении г. Лепель. Разбор действий командования 20-ой армии и двух механизированных корпусов, задействованных в организации контрудара, должен был состояться
— Вроде все готово, — Филипп Иванович шустро перелистывал страницы, время от времени останавливаясь и читая более внимательно. Все казалось стандартным, ничего не обычного. Сколько он уже читал подобных формулировок, объяснение о наших неудачах на фронте, не сосчитать. Везде указывались фактически одни и те же причины: превосходящие силы противника, массированные бомбовые удары авиацией, отсутствие резервов, поднявшаяся в войсках паника и т.д. — Везде одно и то же… Нытье про нехватку сил, про недостаток боеприпасов и горючего, поломки техники, авиацию немцев… Черт, а где наши сталинские соколы? — зло шептал он, не понаслышке знавший, что отступать под непрерывными ударами бомбардировочной авиации. Как никак, воевал еще в Испании, потом в Финскую, где вдосталь такого хлебнул. — Где малой кровью и на чужой территории?
Последнее чуть не выкрикнул (накипело, просто), но тут же осекся. Захлопнул рот и стал настороженно оглядываться, словно в его же собственном кабинете его могли подслушать. Хотя, кто знает.
— Так, а это еще что такое?
И вдруг его взгляд снова наткнулся на знакомый полковой номер.
— Опять они, — правда, Голиков еще не определился, кого он имел ввиду — командование полка или может быть полк в целом. — Ну-ка, ну-ка, что там снова понаписали?
Пока читал, машинально постукивал пальцами по поверхности стола, словно пытался наиграть какой-то ритм. Была у него такая привычка, помогала на рабочий лад настроиться. И с каждой новой минутой ритм становился все более нервным, рванным, явно говоря о его нарастающем неудовольствии. Да и хмурящееся лицо сигнализировало об этом.
— Понаписали…
В донесения командиров пятого и седьмого механизированных корпусов, принимавших участие в контрударе, наряду с другими отличившимися неизменно фигурировали бойцы и командиры 101 стрелкового полка. Говорилось не просто о массовом героизме, но и просто невероятных успехах соединения на поле боя.
— Хм… Более двух суток сдерживали наступление моторизованной дивизии, не дав ей ударить в тыл 21-танковой дивизии Красной Армии, — читал Голиков, качая головой. Чтобы обычный стрелковый полк в обороне выстоял против целой немецкой моторизованной дивизии, он еще не слышал. Военная наука о таком говорила совершенно недвусмысленно: невозможно. — А здесь что у нас? — в другом месте говорилось об исключительно эффективных действия полковой разведки и ее командире сержанте Биктякове, на счету которых, как написано, было около трех десятков «языков». — Что-то я не пойму. Тридцать шесть «языков», двадцать один взятый лично, — это же герой Советского Союза в чистом виде. Почему же не представили?
В раздумьях он отложил бумаги в сторону и подвинул к себе стакан с уже давно остывшим чаем. Нужно было срочно чем-то «прочистить» мозги, чтобы хоть немного встряхнуться. Кофе
— Биктяков, Биктяков… Кажется и там говорилось про разведку 101 полка, — он вновь достал прошлую папку, которую уже отложил в сделанное. Полистал страницы до нужного места и застыл. — Вот он. Смотри-ка, какой шустрый. Как говориться, наш пострел везде поспел. Десятки успешных рейдов в немецкий тыл, доставленные секретные документы, языки с серебряными и даже заколотыми погонами. Хм, очень интересно. Как же это тебя такого красивого еще никто не заметил?
А вопрос был очень непростой. Ведь, едва ли не с первых дней войны верховное командование поставило задачу по активизацию идеолого-пропагандисткой работы, в рамках которой нужно было выпячивать любые успехи Красной Армии, искать и освящать примеры героизма, самоотверженности и высокого профессионализма красноармейцев и краснофлотцев. С разведупра, куда стекалась все разведывательная информация с фронтов, ответственность за выполнение этой задачи никто тоже не снимал. Отдел пропаганды и агитации при ЦК ВКП (б) у сам ого Голикова всю плешь проел. И вот ему совершенно случайно представилась возможность выдать «на гора» хоть что-то.
— Так… — он поднял трубку телефонного аппарата, связываясь с информационным отделом. Тот и был первым звеном, который занимался первичной обработкой всей информации, поступающей в ведомство. — Лосев, напряги-ка своих орлов, чтобы подняли бумаги с центрального направления за последний месяц и нашли любые упоминания про 101 стрелковый полк 23-ей дивизии, а особенно, о командире разведывательной роты сержанте Биктякове. Да, именно сержанте. Все поднимите, что есть — награждения, ранения, число языков. И нужно это еще вчера было. Работайте.
Сделал глоток чая и поморщился. На вкус, остывший чай был просто омерзительным. Помои, да и только.
— Посмотрим, что ты за гусь… Выйдет из тебя герой или нет. Глядишь, отдел агитации и пропаганды от меня и отстанет, а то совсем задрали.
Хмыкнув, Голиков снова «закопался» в документы. Дел еще столько оставалось, что и смотреть в сторону стола не хотелось. Собственно, этому он и посвятил оставшийся день, вплоть до самого вечера. Почти все документы разобрал за это время, осталось их теперь спецкурьерами по адресам отправить.
— Черт, затекло как все! — встал и с хрустом потянулся. — Как старый дед, в самом деле. Эх, порыбалить бы сейчас с самого утреца, а потом в баньку с чарочкой…
Мужчина откинулся на спинку стула и мечтательно закрыл глаза, представляя, укрытую туманом, заводь с плещущейся рыбой и небольшой мосток. К сожалению, все это несбыточные мечты.
Но не прошло и минуты, как раздался стук. Не дожидаясь ответа, дверь отворилась и на пороге появился высокий худой парень в мешковатом пиджаке и серых брюках. Весь осунувшийся, под глазами черные круги, а сами глаза красные, воспаленные. Видно, что тоже днями и ночами «пашет».
— Филипп Иванович, здесь все, что смогли найти, — он положил на край стола несколько листов.
— Хорошо.
Голиков кивнул ему и потянулся за бумагами.
— И что ты нам такого интересного расскажешь, товарищ Биктяков?
А рассказать тому, как оказалось, явно было что.
— Восемнадцать представлений на награждение?! Целых восемнадцать?! Это как, вообще, понимать-то? — он читал и никак не мог поверить своим глазам. — Этот ваш Бикятков там генералов что ли пачками носит?!