Дрожь
Шрифт:
Они смеются.
– А Дейл какое место занял? – спрашиваю я.
– Седьмое, – сообщает Кертис.
Мне интересны отношения Брента и Кертиса. Они соперники, но видно, что они еще и друзья. Кертис старше. Вероятно, ему двадцать четыре, а то и двадцать пять, а это уже многовато для профессионального сноубордиста. Сейчас крупнейшие зимние старты выигрывают пятнадцатилетние подростки, и лишь немногие продолжают участвовать в соревнованиях, когда им переваливает за двадцать пять. Мягкие молодые кости не так легко ломаются. Чувствует ли
Меня бросает вперед, когда «пузырь» останавливается. Проклятье! Мы добрались только до середины крутого склона.
– Ходят слухи, что однажды с этой скалы прыгнул кто-то из лыжников, – говорит Кертис.
Я смотрю на голые камни под нами.
– Серьезно? А ты бы прыгнул?
– Разве что с парашютом.
Из громкоговорителя раздается треск, потом объявление на французском.
– Что он сказал? – спрашивает Брент.
– Держитесь! Держитесь!
– Ну даешь, Милла! – смеется Кертис.
– А что на самом деле сказали? – опять спрашивает Брент.
– Какая-то техническая неполадка. Извиняются за задержку, – переводит Кертис.
Брент выражается непечатно.
– У кого-нибудь есть хоть какая-нибудь еда? – интересуется он.
Я копаюсь в рюкзаке и достаю батончик мюсли.
– Возьми.
– Отлично.
Кабинка качается из стороны в сторону, ощущения – будто мы на карусели. В щель у окна задувает ледяной ветер. Я притягиваю колени к груди.
– Как здесь холодно-то, черт побери!
Кертис пересаживается на мою сторону и устраивается рядом. Не проходит и минуты, как Брент делает то же самое и садится с другой стороны. Теперь я зажата между ними. Это уже похоже на интимную близость, и я – не единственная, кто это чувствует, потому что мы все замолкаем.
Низко висящее над горизонтом солнце освещает снег, и под его лучами он кажется золотистым. Покрытые снегом склоны наверху прорезаны петляющими линиями – следами тысяч спусков. Мне сейчас следовало бы спрашивать этих парней про трюки, просить советов и подсказок, но я не могу ни о чем думать, кроме как о ноге Кертиса, которая прижимается к моей.
Он снова ловит мой взгляд.
– Так получше?
– Ага.
Мне нужно отсюда выбираться. Я не выдержу, если он и дальше так будет на меня смотреть. Мне такие сложности этой зимой совсем не нужны. Я не должна ни на что отвлекаться.
Из громкоговорителя опять слышится треск и еще одно объявление.
– Проклятье! – восклицает Кертис. – Из-за ветра система автоматически отключилась. Они собираются эвакуировать нас из «пузырей» по одному. Устраивайтесь поудобнее. Нам тут предстоит посидеть какое-то время.
Над нашими головами жужжит вертолет. Мы вытягиваем шеи, чтобы его увидеть. Вертолет зависает над одной из кабинок гораздо ниже по склону. Из нее вылезает мужчина. Я пытаюсь согреть пальцы своим дыханием. Это будет длиться целую вечность.
– Хочешь мою куртку? – спрашивает у меня Кертис.
– Нет,
– А мою хочешь? – спрашивает Брент.
Я ловлю взгляд, который Кертис бросает на Брента.
«Отвали», – говорит этот взгляд.
– Нет, – отвечаю я. – Кто-нибудь из вас хочет мою куртку? Нет? Отлично, потому что вы ее не получите.
Мы смеемся, и это снимает напряжение. Мы прекращаем флиртовать и говорим о сноубординге. О местах, где мы катались; о хороших днях и плохих днях; о рекорде амплитуды прыжка в высоту – 9,8 метра, установленном Терье Хааконеном [19] на соревнованиях Arctic Challenge. Тем временем цвет неба меняется с розового на пурпурный, а потом на темно-синий.
– Вы давно знакомы? – спрашиваю я.
– Мы познакомились на соревнованиях Burton US Open – открытом чемпионате США, спонсором которого была компания Burton, несколько лет назад, – отвечает Кертис. – А в прошлом сезоне вместе снимали квартиру.
19
Терье Хааконен – норвежский сноубордист, многократный чемпион мира в хафпайпе. Упомянутый рекорд был установлен в Осло в 2007 г. – Прим. пер.
– С его сестрой, – добавляет Брент.
Они с Кертисом снова переглядываются. В чем дело? Но прямо сейчас я не хочу о ней думать. Я рада, что застряла в кабинке с ними двумя, а не с ней.
Звучит еще одно объявление.
– Уже недолго, – переводит нам Кертис.
– Ты бегло говоришь на французском? – спрашиваю я.
– Я бы так не сказал.
– Он еще говорит на немецком, – вставляет Брент. – Если бы я знал, что буду этим заниматься, я бы посильнее налегал на языки в школе.
– И я бы тоже, – признаюсь я. – В прошлом году я весь сезон провела в Швейцарии, в Лаксе, и знала только две фразы на немецком.
– Какие? – интересуется Кертис.
Я собираюсь с силами, чтобы произнести их на правильном немецком.
– Ich verstehe nicht. – При виде полного непонимания на лице Брента, я перевожу: – Я не понимаю.
– А вторая фраза? – спрашивает Кертис.
– Wo ist der Krankenhaus? Где больница?
Кертис смеется.
– Прекрасный выбор. Только надо говорить «das Krankenhaus».
Я делаю вид, что сейчас врежу ему в бок.
У нас над головами слышится характерный злобный звук, вертолет зависает над нашей кабинкой, и из него внутрь направляют луч мощного фонаря.
– Вот и вертолет, – говорит Брент.
По веревке спускается человек, которого мы пока не можем четко рассмотреть. Мы отступаем назад, когда этот мужчина с силой раскрывает дверь кабинки и делает шаг внутрь. Он спрашивает что-то по-французски.
– Кто пойдет первым? – переводит Кертис.
– Я! – Я поднимаю руку.