Другая дверь
Шрифт:
Поднялся по ступенькам, вошел…
Но портье ни слова по-английски не знал, только лопотал что-то по-немецки и по-французски, однако понять они друг друга так и не смогли…
Пришлось уйти, потому что Слава понимал: отсутствие Песи делало его почти немым в этом городе, и только человек, говорящий хотя бы по-английски, мог оказаться каким-то протезом инвалиду Прохорову.
В книжке у Филиппова было рассказано, что есть тут в Берлине некий русский центр, где желающим вернуться на родину дают работу, исполняя которую, они через неделю или дней через десять
В принципе – наш размерчик: добраться туда и найти кого-то, кто говорит на двух языках, и вот он, переводчик.
Но есть тут пара сложностей: во-первых, где этот центр, знал Филиппов, а Слава даже названия не мог вспомнить, чтобы расспросить портье или порыться в адресном справочнике. Во-вторых, заказывая переводчика, нужно было явно объяснить работнику центра, кто он, Прохоров, такой. А кто он такой? В-третьих, ниоткуда не следует, что у них там под рукой есть такой человек с двумя языками. В-четвертых, даже наличие некоторой интеллигентности (а чем два языка не интеллигентность?) не гарантирует отсутствие подлости и нечестности. А ведь переводчик окажется прямо возле главных, болевых точек Прохорова, значит, тот, кто рекомендует такого, должен дать гарантию его порядочности…
Эх, Песя, Песя…
Какие же суки Горох или тот, кто прибыл от него…
Но об этом – после, после, после…
Подходящее сочетание всех характеристик – приличный отель, хорошее место, англоговорящий портье – нашлось только с четвертой попытки.
Слава снял номер на неделю, попросил пижона с тонкими усами, расположившегося за стойкой, подумать о том, где ему найти переводчика. Тот обещал, наш герой поднялся к себе, разделся, выстирал трусы и с наслаждением погрузился в тёплую воду.
А примерно через полчаса – и то много для лежания в ванне, но выхода не было, надо было отмокнуть и привести себя в порядок, Прохоров спускался по лестнице, когда заметил, что портье делает ему знаки, приглашая подойти.
– Есть новости насчёт переводчика? – спросил он с надеждой.
Следующий вопрос должен был быть – где у вас тут ресторан?
– Пока нет, – вежливо ответил немец, – но я работаю в этом направлении… А позвал вас вот для чего: мы забыли, по заведённому в нашей гостинице порядку вы должны расписаться в журнале. Пожалуйста…
Он пододвинул к Славе довольно толстую книгу на манер бухгалтерской с разграфленными страницами и ткнул ручкой в одну из пустых ячеек.
Наш герой успел подумать, что не знает пока, как расписывается господин Задостойный, и придётся импровизировать.
Он надел очки, вывел какой-то крендель с завитушками, а глаза непроизвольно скользнули чуть выше и прочитали в предыдущей строке выведенные аккуратным немецким почерком два слова:
Гельмут Коль.
56
Та-дам…
Слава вежливо улыбнулся и отступил назад.
Ни о каком обеде в местном ресторане теперь и мысли быть не могло.
Надо было срочно сматываться отсюда…
Вот только куда?
В номер за
Или на улицу, бросив здесь ещё и все купленные вещи?
Спокойно, спокойно…
Он, делая вид, что беззаботно помахивает тросточкой, вышел на улицу и перевёл дыхание… Здесь, в толпе, его вряд ли можно было обнаружить…
Но постой, а как его вообще можно узнать?
Те, кто был знаком с нашим героем в той прошлой жизни двадцать первого века, знали довольно высокого немолодого мужика с небольшим брюшком и короткой бородкой, в вечных джинсах, летом – в рубашках навыпуск, зимой в свитерах и полуспортивных куртках.
А сейчас по улице шел вовсе никакой не Прохоров, а Сысой Амвросиевич Задостойный – рост и брюшко, как у Славы, но такого роста и с таким брюшком можно было встретить в любом городе сотни человек. А всё остальное – не нашего героя – костюм, пальто, гладковыбритая физиономия, другая походка. Он точно знал, что теперь ходит по-другому, хотя что было тому причиной – другая обувь, тросточка или внутреннее ощущение – не имел ни малейшего представления.
И потом, с чего он взял, что гостиничный Гельмут Коль – это кто-то из Гороховской команды?
Почему это не может быть какой-то нормальный немецкий Гельмут Коль? Вон в России даже живого Васю Пупкина нашли, и то ничего…
Не зная хотя бы приблизительного распределения частоты немецких имен, этого нельзя было утверждать ни с какой точностью.
Но зато с большой уверенностью можно было сказать, что вероятность попадания неведомого русского, укравшего Славин паспорт на имя Гельмута Коля, именно в ту гостиницу, в которой остановился Прохоров – очень низка… Если бы следили – ладно, хотя что-то глупее, чем поселиться в той же гостинице, что и Слава для такого варианта придумать трудно…
А что не следили, Слава не сомневался…
Да и зачем за ним следить?
В чём смысл слежки?
Если кто-то хочет его грохнуть, то для этого было немало возможностей за эти сутки.
Если кто-то хочет его ограбить – тоже сколько угодно вариантов…
Если узнать его связи и возможности…
А какие у него, собственно, связи и возможности?
Да никаких, после смерти Песи, все его связи – немец в детективном агентстве, немец в магазине, где он выменял Требник на Веспуччи – и всё…
Да, ещё был Рябушинский, но он уехал и нескоро, судя по всему, вернётся…
Кому и для каких дел нужны такие связи?
Прохоров вдруг остановился, потому что почувствовал какую-то тревогу внутри себя… Что-то было не так вокруг…
Что именно?
Оглянулся по сторонам и понял…
Оказывается, всё это время он шел по Кудаму и добрел до места, которое в его время называлось Оливаерплатц. То есть отсюда именно и шла Лейбницштрассе, вход на которую он сам себе запретил. Но запретил головой, а вот ноги (интересно, выражением чего являются в данном случае ноги – сердца?) сами привели его сюда. И только какой-то непонятный звоночек оторвал его от размышлений и не позволил свернуть на запретную улицу…