Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары
Шрифт:
— Птица-секретарь, — пояснил папа.
Ну, кто бы мог подумать…
— Коапп, коапп, коапп, — закричал птице Серёжка. Та на мгновение остановилась, покосилась на мальчишку маленьким круглым глазом и снова давай ходить взад-вперёд вдоль дальней ограды. Не захотела разговаривать. Серёжка огорчился, но только на минуточку: в соседнем вольере резвились настоящие кенгуру. Играли, веселись, бегали вперегонки. Мальчишке очень хотелось увидеть, как у них малыши из сумки выглядывают. Только бегали кенгуру далеко, сумок не видно.
Словно услышав
— Не бойся, — неслышно прошептал Серёжка.
Кенгуру только ушами шевельнула: дескать, а я и не боюсь. Потом крутанула головой вправо, влево — и понеслась догонять подружек. Как бы сказал дедушка — только пятки засверкали.
— Жалко, — вздохнул Серёжка.
— Что — жалко?
— Что убежала кенгуру. Я её даже не разглядел…
— Ей страшно. Ты вон какой большой, а она — маленькая.
— Разве больших надо бояться?
— Если они злые и глупые — то надо, — лицо у папы стало мрачным.
— Разве я злой и глупый? — обиделся Серёжка.
Папа улыбнулся и потрепал сына по голове.
— Нет, конечно. Ты — добрый и умный. Вот только кенгуру этого не знает.
Серёжка тоже улыбнулся: он вообще не умел долго грустить. И подумал про себя, что будь он на месте кенгуру, то не стал бы пугаться, а потом вообще забыл обо всём на свете, потому что увидел, что впереди — слоновник.
Господин Шоавэ, старший надзиратель невольничьих бараков города Плошта, свою работу не любил. Вазюкаться с грязными рабами — небольшое удовольствие. Командовать осьмией городских стражников — куда как приятнее и почетнее, хоть и дохода часто приносит поменьше. Но карьеру в городской страже сделать не удалось: пару раз по молодости Шоавэ проявил нерасторопность и вынужден был навсегда распрощаться с мечтами о должности осьминия, не говоря уж о более почтенных должностях. Подался, было, в жупанскую дружину — но там тоже, как говорится, клёна не снискал: на жизнь деньжонок хватало, но не более того. Наперсник у жупана один, доверенных людей — два-три, а дружинников — с пару дюжин, и все хотят в наперсники, да в доверенные люди попасть. Идти на совсем уж вольные хлеба, в шайки авантюристов сомнительного толка, ему мешала врожденная осторожность: закончить свою жизнь с топором в башке ещё куда не шло, а вот в петле — это уж слишком. Да и в зубах какого-нибудь монстра помирать тоже не хотелось. Этим-то оторвам всё едино: что орков пограбить, что гробницу старую разорить, что драконьи сокровища присвоить, что своего брата, человека, на большой дороге обобрать до нитки. Шоавэ же всегда чтил законы и помнил, что можно, а что нельзя. И ещё — что нельзя, но можно, если очень уж нужно, и что нельзя не при каких обстоятельствах, потому что себе дороже.
Словом, помыкавшись в молодые годы, он на склоне жизни, к двадцати восьми веснам по имперскому счету, нашел, наконец, себе уважаемую и хлебную должность и исполнял обязанности старшего надзирателя городских невольничьих бараков вот уже третью весну. Исполнял старательно, потому и городские власти его жаловали.
Не пренебрегал
Сегодня, в одиннадцатый день до ладильских календ по имперскому календарю, ему пришлось распределять невольников, которые пришли с караваном почтенного Шеака, купца уважаемого и хорошо в этих краях известного. На сей раз, он привел караван из Итлены, сплошь люди, лишенные воли уже давно, а потому смирные и беспокойств страже не доставляющие. Позёвывая от скуки, господин старший надзиратель следил за процедурой, в конце которой его ожидал сюрприз. Когда список сданных рабов, заверенный специальной печатью, получил последний из купцов, к столику подошел один из наемных охранников.
— А сколько, почтеннейший надзиратель, стоит сдать под охрану раба тому, кто не входит в гильдию купцов?
— В полтора раза дороже, чем членам гильдии, почтеннейший. Стало быть, девять медных лориков за сутки.
— Это при обычном содержании. А если при строгом?
— Тоже в полтора раза дороже. Стало быть, полтора марета.
Наемник поморщился, понимая, что торговаться тут бессмысленно: не надзиратель цену назначает, город. Почесал затылок.
— Ладно, почтенный, оформи мне этого волчонка.
Из толпившейся неподалеку группы наемников к столу вытолкнули… мальчишку. Да, совсем небольшого мальчишку, весен десяти, не более того. Худющего, с выпирающими из-под кожи ребрышками и тоненькими коричневыми палочками рук и ног. Короткие штаны не доставали до колен, другой одежды на нём не было. Руки мальчонки на запястьях крепко стягивал кожаный жгут.
— И как его оформить? — поинтересовался Шоавэ. — На простое содержание, или на строгое?
— Пожалуй, хватит с него и простого. Вот бумага, которая свидетельствует, что я заплатил за него две дюжины ауреусов, да ещё марет в придачу. И, если мой раб потеряет свою товарную ценность, я желаю получить свои деньги в полном объеме. Равно, я не стану оплачивать ущерб, который он причинит, пока находится в распоряжении города.
— Э, почтеннейший, тут немножко другие правила. Ежели раб потеряет ценность по нашей вине — город платит. Ежели по собственной — извиняй. Может, он у тебя сейчас же на стенку головой бросится да и вышибет себе мозги. С чего это город тебе за такое платить должен? К каждому рабу я не могу поставить надсмотрщика, да и не зачем это.
Собеседник только тоскливо рукой махнул: всё одно правды не найдешь. Ему оставалось только положиться на порядочность господина Шоавэ и его подчиненных. Кстати, не такой уж хлипкой была эта надежда: господин старший надзиратель был не заинтересован в дурной славе вверенного ему заведения. Если купцы станут часто жаловаться на то, что их собственность в бараках приходит негодность, то вскоре здесь появится другой старший надзиратель.
Шоавэ еще раз окинул взглядом тщедушную фигурку и взялся за перо.
— Итак, вольный человек…
— Младший гражданин Меро, — подсказал наемник.
— Младший гражданин Меро, — перо забегало по бумаге, — оставляет в невольничьих бараках города Плошта принадлежащего ему невольника — человеческого ребенка мужского пола возрастом в десять весен, купленного за цену в две дюжины ауреусов и один марет, о чем свидетельствует бумага, выданная в городе Альдабре надлежащим порядком. Оставляет на обычное содержание сроком на…