Далее приведем произведение того же автора, относимое к жанру «поэзия вагантов». Об этого сорта работах литературоведы говорят: «…удивленная Европа увидела, что мрачное Средневековье умело не только молиться, но и веселиться, и не только на народных языках, но и на ученой латыни». Это – произведение реального XIV века.
Вальтер Шатильонский. «ОБЛИЧЕНИЕ РИМА»:
Обличить намерен я лжи природу волчью:Часто, медом потчуя, нас питают желчью,Часто сердце медное златом прикрывают,Род ослиный львиную шкуру надевает.С голубиной внешностью дух в разладе волчий:Губы в меде плавают, ум же полон желчи.Не всегда-то сладостно то, что с медом схоже:Часто подлость кроется под атласной кожей.Замыслы порочные скрыты речью нежной,Сердца грязь прикрашена мазью белоснежной.Поражая голову, боль разит все тело;Корень высох – высохнуть и ветвям приспело.Возглавлять вселенную призван Рим, но скверныПолон он, и скверною все полно безмерной —Ибо заразительно веянье порока,И от почвы гнилостной быть не может прока.Рим и всех и каждого грабит безобразно;Пресвятая курия – это рынок грязный!Там права сенаторов продают открыто,Там всего добьешься ты при мошне набитой.Кто у них в судилище защищает дело,Тот одну лишь истину пусть запомнит смело:Хочешь дело выиграть – выложи монету:Нету справедливости, коли денег нету.Есть у римлян правило, всем оно известно:Бедного просителя просьба неуместна.Лишь истцу дающему в свой черед дается —Как
тобой посеяно, так же и пожнется.Лишь подарком вскроется путь твоим прошеньям.Если хочешь действовать – действуй подношеньем.В этом – наступление, в этом – оборона:Деньги ведь речистее даже Цицерона.Деньги в этой курии всякому по нравуВесом и чеканкою и сверканьем сплава.В Риме перед золотом клонятся поклоныИ уж, разумеется, все молчат законы.Ежели кто взяткою спорит против права —Что Юстиниановы все ему уставы?Здесь о судьях праведных нету и помина —Деньги в их суме – зерно, а закон – мякина.Алчность желчная царит в Риме, как и в мире:Не о мире мыслит клир, а о жирном пире;Не алтарь в чести, а ларь там, где ждут подарка,И серебряную чтят марку вместо Марка.К папе ты направился? Ну, так знай заране:Ты ни с чем воротишься, если пусты длани.Кто пред ним с даянием появился малым, —Взором удостоен он будет очень вялым.Не случайно папу ведь именуют папой:Папствуя, он хапствует цапствующей лапой.Он со всяким хочет быть в пае, в пае, в пае —Помни это каждый раз, к папе приступая.Писарь и привратники в этом с папой схожи,Свора кардинальская не честнее тоже.Если, всех обславивши, одного забудешь, —Всеми разом брошенный, горько гибнуть будешь.Дашь тому, дашь этому, деньги в руку вложишь,Дашь, как можешь, а потом дашь и как не можешь.Нас от многоденежья славно в Риме лечат:Здесь не кровь, а золото рудометы мечут.К кошельку набитому всем припасть охота:Раз возьмут и два возьмут, а потом без счета.Что считать на мелочи? Не моргнувши глазом,На кошель навалятся и придушат разом.Словно печень Тития, деньги нарастают:Расточатся, явятся и опять растают.Этим-то и кормится курия бесстыдно:Сколько ни берет с тебя, все конца не видно.В Риме все навыворот к папской их потребе:Здесь Юпитер под землей, а Плутон – на небе.В Риме муж достойнейший выглядит не лучше,Нежели жемчужина средь навозной кучи.Здесь для богача богач всюду все устроитПо поруке круговой: рука руку моет.Здесь для всех один закон, бережно хранимый:«Ты мне дашь – тебе я дам» – вот основа Рима!
А вот следующее произведение, возможно, надо отнести не к XIV, а к XV веку. Иначе совсем непонятно, о каком разрушении Рима идет речь? Ни в XII, ни в XIV веках (по общепринятой хронологии) Рим, будь то Рим итальянский, или византийский (Константинополь) разрушен не был. А в XV веке пострадали оба.
Хильдеберт Лаварденский (XII век). «ПЕРВАЯ ЭЛЕГИЯ О РИМЕ»:
Нет тебе равного, Рим; хотя ты почти и разрушен —Но о величье былом ты и в разрухе гласишь.Долгие годы твою низринули спесь, и твердыниЦезаря, храмы богов ныне в болоте лежат.Рухнула мощь, эта мощь, приводившая некогда в трепетГрозный Аракс, что теперь горько о ней же скорбит.Рим мечами царей, неусыпной заботой сената,Волею вышних богов мира владыкою был;Рим, над коим мечтал быть Цезарь единым владыкой,Властолюбиво поправ дружбу и узы родства;Рим, усилясь втройне, вражду, преступления, дружбуЗавоевал и пресек и, одаряя, обрел;Рим, создаваясь, храним был твердо заботами знати,Силой соседей своих, морем и местом своим.Дерево, и мастера, и деньги с севера, с югаШли, и служило стеной самое место ему.Щедрыми были к нему и вожди, и счастливые судьбы,Каждый художник, весь мир Риму дары свои нес.Град сокрушился, но в честь ему и великую славуТолько одно я хочу вымолвить: это был Рим!Но ни годов череда, ни меч, ни пламя пожараНе были в силах дотла славу его сокрушить.Рим стараньем людей воздвигнут был столь величаво,Что и старанье богов не сокрушило его.Мрамор опять собери, и богатства милостью вышнейНового пусть мастера будут стараться достичь.Но не удастся создать никогда им подобной твердыни,Даже развалин ее не восстановят они.Столько осталось еще и рухнуло столько такого,Что не сравнимо ни с чем и не воскреснет опять.Здесь даже боги богов изваяниям сами дивятсяИ походить на свои изображенья хотят.Не в состоянье была дать богам такой облик природа,В коем их дал человек на удивление всем.Лики живые у них и, взирая на них, почитаютДело художника здесь больше, чем их божество.Город счастливый, когда б у него были власти другиеИ не стыдились познать истину веры они!
В книге «Памятники средневековой латинской литературы X–XII веков» сказано: «Хильдеберт Лаварденский был тем из писателей XI и XII вв., в котором дух начинающегося средневекового гуманизма нашел наиболее чистое и ясное выражение… Из трех поэтов «овидианского предвозрождения» на Луаре Бальдерик Бургейльский, пожалуй, самый овидианский. У него нет глубины и ясности Хильдеберта, у него нет учености и достоинства Марбода, он легкомыслен, словообилен и хлопотлив, но в нем привлекательно само непосредственное простодушие, с которым он упивается новым миром, раскрывшимся перед его поколением».
Спрашивается: какой же новый мир раскрылся перед этим поколением, если художники ничего нового не видят, скульпторы и архитекторы работают в прежней романской манере, поэты обращаются к Овидию, жившему за сотни лет до них, и до «обновления» («возрождения») еще двести-триста лет?
Бальдерик Бургейльский. «ФЛОР-ОВИДИЮ»
Шлю, Назон, я тебе привет мой, слезами омытый;Коль он к тебе не дойдет – и твоего я лишусь.Ты, изгнанник, живешь, привета лишенный, близ Понта;Так же, привета лишен, в Риме скорблю я, один.Кто, от отчизны вдали, постоянно к отчизне не рвется?Кто в родную страну жадно возврата не ждет?Разве что жалкий бедняк, не имея ни дома, ни крова,Может в себе не хранить память о крае родном.Ты ж, гражданин и потомок семей благороднейших Рима,Роду Цезарей был равен по крови своей.Изгнан ты в дальний парфянский предел и к тем, кто в изгнаньеКару несет за вину, ты без вины сопричтен.Цезарь во гневе тебя, не по праву, подверг наказанью;Слезы же лить о тебе – мне это право дано.Ныне из Рима ты изгнан, отправлен на Истр ледовитый —Ровно полгода царит там ледяная зима.Рим наш – вселенной глава, к нему весь мир притекает,Образ его для тебя – дом твой прелестный, родной.Наши театры знакомы тебе, каждый портик известен,И в переулке любом знаешь ты выход и вход.Где толпится народ, где девушки в страсти клянутся, —Знал ты все эти места, был там известен и ты.
Принято считать, что возрождение началось в Италии. Мы же здесь видим, что все гуманисты живут в Англии, Франции и Германии: Ансельм Кентерберийский, Бернард Клервоский, Иоанн Сольсберийский, Оттон Фрейзингенский, Марботт Реннский…
Марбот Реннский. Из «КНИГИ О КАМНЯХ»:
Царь арабский Эвакс, преданье гласит, при Нероне,Том, что по Августе был вторым правителем в Риме,Книгу составил о том, какие камни бывают,Где обретаются, в чем их сила, их цвет и названье.Книга понравилась мне, и вот решил изложить яТо, что в ней прочитал, как можно доступней и кратче.Я изложенье мое писал для себя и для близких -Ибо величие тайн умаляется дальней оглаской;Став уделом толпы, становится важное пошлым.Самое большее – трем друзьям я дарю эту книгу:Три – святое число, а я ведь пишу о священномИ обращаюсь лишь к тем, кто к таинствам божьим допущен,Строгие нравы хранит и праведной жизнью известен.Ежели разум людской познает свойства каменьев,Силу их, коей причина сокрыта, а следствие явно, —Это кажется нам сугубо достойно и важно.Ведомо всем, что искусству врачей пособляют каменьяИз человеческих тел изгонять зловредные хвори;Ведомо также и то, что каменья бывают причинойВсяческих благ, дающихся тем, кто должно их носит.Пусть никого не дивит – сомнение здесь неуместно, —Что в драгоценных камнях волшебная кроется сила:В травах сила ведь есть, а в камнях она только мощнее.
«Следует также упомянуть Матвея из Вандома, поэта и теоретика
литературы, любителя мифологии, черпавшего свои сюжеты из Вергилия, Овидия и Стация (все – линии № 5–6). Его «Гермафродита» Полициано перевел на греческий в 1494 году, а филологи нового времени долго принимали это стихотворение за подлинное произведение античности», – все это пишет С. Аверинцев в Истории всемирной литературы. А мы вспомним еще и Алана из Лилля (умер в 1202 году). Его аллегоризм, сложные построения тоже «заинтересовали итальянских поэтов» только с наступлением эпохи Возрождения, в XV веке.
Нам приходится датировать творчество этих авторов, как и византийских, по «византийской» волне синусоиды, поскольку подтверждается серьезная параллель между хронологией Европы и Византии. Впрочем, если понимать, что Западная Европа была частью империи, это нас не удивит.
Мазо Финигуэрра. Агамемнон и Менелай. Иллюстрация к «Всемирной хронике», XV век.
Мазо Финигуэрра. Парис и Елена. Иллюстрация к «Всемирной хронике», XV век.
Что же это такое было, Византия XII века? Следующим исследователям придется «собирать» ее по кусочкам, ведь в традиционной истории догматическое христианство этого государства «передано» в V–VI века, а светская литература для него «позаимствована» у XIV века, причем события, описываемые этой литературой, стараниями историков подарены «древним грекам» XIII века до н. э.
Иоанн Цец (1110 – после 1180). «СОБЫТИЯ ГОМЕРОВСКОГО ВРЕМЕНИ»:
К мрачному Кроносу Ночь удалиться еще не успела, —Раннего утра Заря, дочь Зевса, блеснула на кровлях.Гелиос славный в сияньи лучей из-за моря поднялся;Силою гордый своей, всем блаженным бессмертным светил он,Пир окончив в чертогах морских Посейдона-владыки.Радость, веселье объяло богов, увидевших Солнце.Тотчас проснулся Приам, из смертных самый несчастный;С пыльной земли поднялся, где сморил его сон ненадолго,Слезы когда проливал он о Гекторе, гордости Трои.Молвил Приам, что отправится к мужу, убившему сына:Старца седого душа преисполнилась смелой отвагойГолову Гектора либо отнять у мужеубийцы,Либо погибель найти себе от руки Эакида.Трои сыны удерживать в городе стали Приама;Только увидев в небе орла, летящего справа,Двинуться в путь разрешили; впрягли они мулов в повозкуИ положили в нее за голову Гектора выкуп:Много нарядных уборов и золота десять талантов.Вот и засовы с троянских ворот городских они сняли.С воплем вперед устремился народ, обгоняя Приама.После того, как толпа ко рву приблизилась с криком,Тотчас же силой Приам оттеснил ее к башням троянским;Только Идея оставил себе, погонщика мулов.С думой тяжелой Приам, обессиленный телом и духом,Прахом посыпав главу в знак страданья и скорби глубокой,Пешим шел по тропе, убиваясь тоской безысходной.Царская дочь Поликсена, прекрасная, славная видом,Путь совершала с отцом, держась за правую руку.Следом за девушкой шла Андромаха, льющая слезы;Двое малюток ее за рукав ухватили, рыдая:Астианакт, Лаодам, рождены от Гектора оба.Так, наконец, добрались до шатров и палаток ахейцев.Стали аргивян они умолять, припадая к стопам их,Пусть Эакид согласится принять за Гектора выкуп.Старцы-цари порешили созвать самых знатных ахейцев;Всех, кто прибыл из Трои, ввели в палатку Пелида.Только он их увидал, распростертых у ног и рыдавших,Жалостью сжалось в груди железное сердце Ахилла.Не поднимаясь с земли, обратился Приам к нему первым:«О могучий Пелид! Укроти гневный дух свой великий!Или побойся небесных богов: всех и все они видят!Старость мою пощади, над моими сединами сжалься!О, пожалей старика, из смертных я самый несчастный!Лучше возьми и убей пятьдесят сыновей моих храбрых,Мне они меньше милы, чем славный, божественный Гектор!Слезно молю – прими за мертвого Гектора выкуп!Сына нежные члены не брось на съеденье собакам.В руки мне тело отдай, привезу его в Трою оплакать».Так говорил Эакиду Приам, потомок Дардана.После него жена конеборца, стяжавшего славу,Громкий стон испустив, рыдая, безудержно плача,Голову низко склонив и лицо красивое спрятав,К мужеубийце с мольбой обратилась и так говорилаЗлому, жестокому мужу, рыданьями речь прерывая:«Великодушный Ахилл, по облику схожий с богами!Деток-сироток моих пожалей и меня, о, владыка!Славой троянцев был их отец, тобою сраженный.Сжалься, молю, надо мной, горемычной из женщин, которойВоля небесных богов судила печаль и страданья!Громкие стоны мои и рыданья потомки услышат.Но, так страдая, зачем говорю тебе это, владыка?Сжалься, молю, надо мной, хоть я тебе враг ненавистный!Гектора тело отдай, его опущу я в гробницу!Братьев моих семерых ты убил и отца дорогого,Но с них доспехов не снял, а земле их предал с оружьем,Выкупа даже не взяв, проявил геройскую доблесть.Вот и сейчас покажи ее нам, предводитель ахейцев!Гектора тело отдай его детям, дары приносящим,Чтобы в земле погребли и курган огромный воздвигли, —Памятник доблестной славы твоей потомкам оставив».Так говорила с мольбой благородная дочь Этиона.Гектора дети прекрасные, славные плакали горько,Видя, как слезы мольбы у милой их матери льются:Вспомнили дети отца, услыхав его славное имя.Слезы ручьями текли из очей детей малолетних;Жесткое сердце и ум Эакида они покорили.Глядя на них, пожалел он несчастных и гнев укротил свой:Слезы детей родовитых смягчили жестокого мужа.Щеки его то краснели, то белыми вдруг становились.Слезы же он затаил: глаза оставались сухими.Так ведь бывает порой, что на солнце, светящее в небе,Тучи нежданно найдут из нижнего слоя эфира,Мраком покроют густым и погасят сиянье светила:Бледный виднеется лик сквозь гремящие темные тучи;Льются потоки дождя на железно-твердую землю.Ветра же сильный порыв усмиряет вдруг ливень бурлящий.Видимо, было таким бледно-желтым и сердце Ахилла.С лилией схожие очи его смотрели сурово.Душу терзала печаль-печаль о судьбе Гекторидов.Все-таки слезы, готовые хлынуть из глаз Эакида,Сдержаны были усилием воли и разумом мужа:Их незаметно таил в глубине очей своих ясных.А Поликсена, в хитон одетая мягкий, сказала,Стройные ноги свои скрывая в складках одежды:«Сжалься над нами, Ахилл, и нрав усмири свой жестокий!Старца помилуй, отца моего, убитого горем!Царь он, а жалостно так к стопам твоим припадает.О, пожалей его дрожащие старые члены!Гектора, славного сына Приама, отдай нам за выкуп.Выкуп возьми за него и меня в придачу рабыней:Буду в шатрах у тебя с другими служанками вместе».Кротко промолвила так Поликсена с печалью на сердце.Жалко их стало Ахиллу, и за руку взял он Приама;Старца усаживать стал, тихонько плача при этом.Долго его утешал, уговаривал яства отведать;И согласился Приам против воли принять угощенье.Вот вкруг широких столов понесли всевозможные яства.В это время Ахилл из шатра стремительно вышел,Злато с повозки он снял, серебро – за Гектора выкуп;Все остальное отдал Поликсене, – пусть в Трою увозит,Память храня о помолвке своей с великим Ахиллом:Не было даже мысли в уме, что до свадьбы погибнетСам он, а деву меч поразит на его же могиле.Все завершив и Гектора тело взвалив на повозку,«Сколько же дней нам в бой не вступать?» —вопросил он Приама:Гектора чтобы оплакать смогли безопасно троянцы.Старца услышав ответ и дав ему обещанья,Быстро в палатку к себе возвратился Ахилл несравненный.Путники, громко стеная, направились к городу Трое.
Ренессанс XII века мы наблюдаем во всей Европе и на востоке и на западе. А с учетом каролингского, оттоновского и македонского возрождений, произошедших еще до XII века, а также палеологовского возрождения обнаруживаем, что вся история Средневековья не есть история в смысле эволюционного развития общества и государства, культуры и религии, искусства и литературы, а есть непрерывная череда «возрождений», плавно перетекающих одно в другое. Причем этой череде «возрождений» предшествовала череда «падений», произошедших после блистательного периода «древнего» развития тех же самых категорий: государства, культуры, литературы, правил общежития, мифов…
Иоанн Сольсберийский (XII век, Англия). «ПОЛИКРАТИК»:
«Об охоте, ее происхождении, ее видах и практике, допустимой и недопустимой.
Фиванцы первые, если верить истории, решили, что о ней нужно сообщить всем. В частности, это они составили правила этого промысла или, вернее, этого зла, отчего все стали смотреть на них с подозрением как на народ, опозоренный отцеубийствами, оскверненный кровосмешением, отмеченный печатью лжи и вероломства. Свои правила они передали затем народу изнеженному и слабосильному, ветреному и нескромному – я говорю о фригийцах. Фиванцы не были в чести у афинян и спартанцев, народов достойных, у которых тайны природы и таинства обычаев облачены были в нарядный покров исторических и баснословных деяний; эти сказки к тому же служили полезной цели, предостерегая от пороков и доставляя наслаждение своей поэтической прелестью.
Так, они рассказывают об охотнике-дарданце, который был похищен орлом на небо, где сначала служил Юпитеру как виночерпий, а потом для недозволенных и неестественных любовных ласк. И это совершенно естественно, поскольку крылатым созданиям присуща ветреность, а наслаждение, не знающее умеренности, не краснеет, предаваясь похоти с кем попало».