Другая половина мира, или Утренние беседы с Паулой
Шрифт:
Разум, ответила Паула, давно загублен.
На полный отказ Паула не рассчитывала. Ну разве только на скепсис, а это пустяки, с этим она мигом справится.
Немецкие города, говорит Феликс, на первый взгляд напоминают яркие лакированные игрушки из дорогой коробки.
Не вижу, почему бы наш план должен потерпеть неудачу, сказал коротышка советник.
Вид из окна тоже не такой, как в старой ратуше. Паула глядит поверх крыш на холм, увенчанный замком. Все крыши
Как только Паула наладит работу, продолжает советник, он сразу же публично объявит о создании передвижки для домов престарелых: вот, мол, вам образец, достойный подражания. И он принимается разглагольствовать насчет делегаций работников культуры, которые валом повалят в Д. перенимать опыт.
Паула не перебивает, не говорит, что в других местах издавна практикуют передвижные библиотеки.
Позднее, говорит она, мы сможем обслуживать и больницу.
В качестве транспортного средства она предлагает свою машину. Багажник просторный — вполне поместится ящик-другой книг.
На прощание советник вскользь упоминает о финансовой проблеме. Строительство спортивных сооружений дорожает, поэтому он не может выделить Пауле ни одной лишней марки из культурного фонда.
Я уверен, добавляет он, что, планируя передвижку, вы исходили из собственного бюджета.
Паула сосредоточенно подсчитывает крыши на холме.
Ты знаешь, что мне тебя вправду очень не хватало? — говорит Феликс, выпуская Паулу из объятий.
Писал он часто. И временами не мог отделаться от ощущения, что письма раздражают Паулу.
Надо будет поговорить с ним, пусть не терзается. Ей вовсе не к чему его утешать. Лучше уж полюбоваться окрестностями. Тропинок здесь сколько угодно, природные красоты в краю болот.
Нет, не знаю, отвечает она.
Прежде о любви речи не было. В письмах он о ней не упоминал. А теперь заговаривает о любви, и Паула поворачивается спиной к стенке.
Шестая утренняя беседа с Паулой
Теплее не становится. Я напяливаю на себя все что можно. И опять коченею.
Холодно. Внутри. В доме.
Изредка по ночам, когда ни детям, ни мужу не требуется мое присутствие, я украдкой выбираюсь из супружеской постели и спешу воспользоваться тишиной и покоем.
Мерзнешь, говорит Паула.
Я не смею до нее дотронуться.
Еще напугаю — такая я холодная.
Замуровалась в четырех стенах, продолжает она. Ты хоть когда-нибудь выходишь из дому?
Каждый день, в магазин, отвечаю я.
Недолгий путь по улице. Стоя у прилавка, кладу в сумку колбасу, ветчину, печеные яйца, а попутно слышу: мол, тот-то и тот-то умер. Порой такие новости застают меня на садовой дорожке.
На вечернем горизонте голые деревья.
Не
В детстве мне ужасно хотелось иметь много зверей, говорю я. Когда мы учились в школе, ты ни разу не бывала у меня в гостях. В нашей квартире можно было держать разве что волнистого попугайчика. Ты остепенилась, роняет Паула, и насмешка, звучащая в ее голосе, окончательно выбивает у меня почву из-под ног; родила дочерей, обновила дом, огород посадила.
Паралич, рассказываю я, шел у него от лапок к сердцу: бедняга наклевался оконной замазки, а она ведь со свинцом. Так и умер в клетке, в детской.
Что ты заладила про попугая! — сердится Паула и объявляет, что я попросту гоню от себя мысли, замазываю, заглушаю. Притом нарочно.
В те годы, продолжаю я, летом еще было тепло. Теперь у нас кошки. Но я бы все-таки завела попугайчика.
Паула, смеясь, кладет ладонь на мою холодную руку. В такую рань, еще до рассвета, мне ли тягаться с нею. Ты, говорит она, кутаешься не только от холода.
Симптомы, которые я толкую как признаки болезни, по словам терапевта, остаются необъяснимыми даже после троекратного рентгена.
Меня бесят книжки с картинками, внушаю я Пауле, отсюда и проистекают мои непонятные недуги.
Что же ты делаешь с внешним миром, спрашивает Паула, раз у тебя внутри пустота?
Летом отворяю окна и двери, отвечаю я.
И ты никогда-никогда не бунтовала? — допытывается она.
Боль, с которой нет сладу, — дело прошлое, притупилась.
Меланхолия?
Иногда ярость, но за ночь она утихает.
Стало быть, покорное отречение, говорит Паула.
Я не спорю. Какой смысл доказывать ей, чего стоит свить гнездо, ведь она же вымысел. Между нами только стол у окна.
Воображаю, что Паула возьмет и подаст мне руку. Если она только постарается, ко мне вернутся тепло и бодрость.
Слишком холодно, сказала Паула еще с порога, от твоего многословия слишком холодно. Все в тебе будто сковано льдом. Отчего ночи с Феликсом не видятся тебе более раскованными?
Так проще в эксплуатации, отвечаю я. Когда дети были маленькие, я покупала им только вещи, «простые в эксплуатации»… И летние месяцы тогда были жарче, и чувства сильнее.
В доме у меня холод и тишина. Пока остальные спят. Снаружи мир давным-давно замер в недвижности.
Днем я живу не так, как ночью. Иногда я гашу себя. Утром встает одно только солнце.
С таким видом, будто ничего не изменилось.
Меня перехитрили.
Паула была здесь, хоть я и села к столу задолго до завтрака.