Другая Шанель
Шрифт:
– Так ты поэтому на меня так смотрела? – спрашивает майор, не скрывая разочарования.
– Ну, ты первый начал. Напомню, что в какой-то момент ты развернул свой стул и начал буквально дырявить меня взглядом, – отвечает она кокетливо.
– Клодетт, – прерывает майор, – ты так и не объяснила мне причину, зачем мы тебе понадобились. А ведь это самое главное, тебе не кажется?
– Хорошо, сейчас объясню. Если коротко, дело в Габриель Шанель.
– В ком, прости?
Кертнер где-то слышал это имя, но не помнит, где и по какому случаю.
– Я говорю, в Габриель Шанель.
– Ради бога, скажи, кто это такая и при чем тут я?
Клодетт сидит в раскованной
– Габриель Шанель, о которой я говорю, больше известна как Коко Шанель. В прошлом эта женщина занималась модой. Здесь, во Франции она очень популярна, да и во всем мире тоже. В тридцать девятом, после начала войны, она заморозила свою деятельность и ушла в тень. Чтобы ты понимал, она не скрывается, у нее нет никаких явочных квартир. Но зато ей удалось установить контакт с кем-то из верхушки вермахта. Она уже давно встречается с неким фон Динклаге, которого ты, наверное, знаешь.
– Да, кажется, знаю – он какая-то шишка из посольства.
– Точно. Это человек с огромными связями. И дело как раз в этом. Есть вероятность, что Шанель использует его в своих интересах. Они никогда не показываются на людях вместе, их встречи всегда проходят тет-а-тет. Скажу тебе прямо: мы давно следим за ней. Наша цель – понять, зачем Шанель этот человек и на какое правительство он, собственно, работает – на немецкое или английское? Даю гарантию, что этот самый Динклаге – тот еще персонаж. У него даже прозвище – Воробей. Все его так зовут. Он и в самом деле похож на воробья: скачет туда-сюда и клюет любой корм. Короче говоря, фон Динклаге недавно свел Коко Шанель с Теодором Моммом. Кстати, это мой отец разузнал о вашей с ним встрече в кафе на Вандомской площади. Так на моем горизонте появился ты, майор Фриц Кертнер.
Майору еще не все понятно, хотя он и догадывается: его хотят завербовать. Только вот какая разведка – французская, английская, итальянская, немецкая или, может быть, русская?
– Итак, милая Клодетт, если я правильно понял, в твоей цепочке не хватает одного звена, которое я мог бы восполнить. То есть – проинформировать тебя о том, что поручил нам полковник Моим. Правильно?
– Все правильно, майор. Умираю от любопытства.
– Поскольку пока никаких угроз с твоей стороны не последовало, скажу так: я заговорю только в обмен на… кое-что. Иначе с какой стати мне делиться с тобой информацией?
Клодетт так и сидит в позе подростка, похоже ее нисколько не удивили слова Фрица.
– Да, это правда, я не угрожала. И не стану, поверь мне. Если бы я захотела применить силу, то уж точно не потащила бы тебя к себе домой. Хорошо, встречный вопрос: что ты хочешь взамен? Меня?
– Ну, этим бы ты убедила меня немедленно! Но… Я все-таки офицер, и вот так продавать секреты…
– А если бы я сказала, что хочу тебя?
Клодетт улыбается, и майора охватывает дрожь.
– Я должен рассказать сейчас или можно потом? – говорит он, придвигаясь к ней ближе.
Губы Клодетт жадно ищут рот Кертнера. Она целует его, прижимаясь к нему своей роскошной грудью. Майор не торопится. Ему нравится ощущать тепло ее кожи сквозь ткань шелковой блузки. Но вскоре его терпение истощается, и он начинает расстегивать мелкие пуговички, почти обрывая их.
– Ты сводишь меня с ума, Клодетт, – страстно шепчет он.
В этот момент война отступает для майора на второй план. Важны только ощущения, которые он получает с этой женщиной.
…Соблюдая все меры предосторожности Момм начинает действовать. Сначала закидывает удочку в близком окружении Риббентропа, но на нужных людей не выходит. Затея Коко все
– Я решила открыть там бутик. Но сначала нужно понять, правильный ли это выбор. Я нуждаюсь в тебе и твоих советах, дорогая.
Сперва Вера сомневается, но потом все-таки дает согласие.
Но увы, поездка, состоявшаяся в ноябре 1943 года, оказалась неудачной. Очень скоро Вера заподозрила, что за ее спиной что-то происходит. Движимая патриотическими чувствами, она направилась в британское посольство и попросила как следует проследить за французской гражданкой Габриель Шанель.
– У нее что-то на уме, – заявила она послу, – и кроме того, она часто общается с нацистской верхушкой.
Британские секретные службы взяли Шанель на заметку. Досье на нее стало распухать, и ни о какой конфиденциальной встрече с Черчиллем не могло быть и речи.
Эхо прошлых лет
Клодетт застегивает блузку, начиная с нижних пуговиц. Кертнер зашнуровывает ботинки.
– Я увижу тебя снова? Наверное, уже нет? – вдруг спрашивает он.
– Этого не знаю даже я, майор.
Выражение лица Клодетт резко меняется: она вновь становится холодным профессионалом, шпионкой, которая получает наслаждение, преследуя свою жертву.
– А знаешь что, малышка? Ты ведь молодец!
– В каком смысле?
– В том, что ты так ничего о себе и не рассказала. И эта Шанель… Я должен о ней что-то узнать?
– Но ведь и ты, – откликается Клодетт, не отрывая взгляда от одежды, которую приводит в порядок, – ничего особенного не рассказал. Что же касается меня… Я должна была понять, зачем Момм встречался с вами. Концлагерь – это да, но толком вам ничего не сказали.
– Тогда прости… ты легла со мной в постель, потому что…
– Ты, наверное, подумал, что это какая-то стратегия? – рассмеялась Клодетт. – Нет, просто мне этого захотелось, и я не смогла устоять. Ты мне понравился, вот и все. А то, что из тебя ничего полезного не вытянешь, это я быстро поняла.
– Мы ведь еще увидимся?
– Не спрашивай меня об этом, не надо. Вполне возможно, я дам о себе знать. Ты симпатичный и ведешь себя как джентльмен. Не думала, что немцы бывают такие. Я знаю, как тебя найти, не беспокойся. А сейчас тебе пора, прощай.