Другая точка...зрения
Шрифт:
– Да, вам с папой хорошо! Вы уже столько лет вместе.
Она улыбнулась задумчиво, будто вспоминая что-то из своего прошлого:
– Ох, Фирочка! Всякое бывало! – она улыбнулась слегка натянуто, потом её подбородок дрогнул.
– Мама, ты чего? – встревожилась я, погладила её по плечу.
– Так, ничего! – она покрепче обхватила меня, взяв себя в руки, заговорила:
– Была и у папы «одна блондинка».
Я вытаращила глаза:
– Не может быть? Папочка, мой дорогой папочка изменил маме? Я требовала объяснений.
– Помнишь, тебе было девять лет. Ты маленькая ещё была. У папы тогда только бизнес начал налаживаться, первые деньги появились. Он всё чаще на работе стал задерживаться. А потом начал ездить в «командировки».
От меня он не услышал ни одного упрёка, и ты не слышала от меня ни одного плохого слова о нём. Папа для девочки должен оставаться идеалом мужчины, которого она, впоследствии, встретит и полюбит. Арик приходил частенько издёрганный и изрядно голодный. Он похудел, новая подружка, видимо, не особо заботилась о нём! Не стало в нём того лоска, что был ранее. Он приходил и успокаивался, а однажды остался на ночь. Я не отказала ему в близости: сама так соскучилась, что страсть была просто бешеной. Такого даже в первую брачную ночь не было! А мы тогда честно терпели до свадьбы.
Арик остался раз, потом второй, третий, а однажды пришёл с чемоданом обратно. Упал передо мной на колени и умолял о прощении. Я простила, потому, что очень его любила. Я поняла, что прожить-то без него я, наверное, смогла бы, но без него мне было очень плохо. При тебе и на людях я была весёлой и счастливой, но кто бы знал, что творилось в моей душе!
Оказалось, что новая подружка хотела женить его на себе, однажды соблазнила, уверяла в вечной любви. Потом стала просто тянуть из него деньги, стала капризничать, ссориться с ним. Последней каплей для него стало то, что она потребовала, чтобы Аристарх подал на развод, на раздел имущества и нашей квартиры. Этого он уже не смог вытерпеть! И «блудный муж» вернулся в семью, где было тепло и хорошо, где вкусно кормили и заботились, и никогда не отказывали в близости…
Мама замолкла, а я всё никак не могла прийти в себя от таких неожиданных откровений.
Потом вздохнула и посмотрела на маму, улыбнулась ей:
– Мамочка! Я поняла, что буду делать дальше!
– Если любишь – люби! Ведь, блондинка не мешает тебе его любить?– строго спросила мама.
– Теперь не мешает! Мамочка, а я и не знала, что ты у меня такая сильная!- я восхищённо посмотрела на неё.
Мама улыбнулась:
– Ты у меня тоже сильная! Я вижу эту силу в твоих глазах…
========== Часть 33 ==========
Вечер незаметно перешёл в ночь. А мне ещё предстояло спать с господином подполковником.
Я
– Стасик, ты Глашеньку не обижай, понял? Она у меня единственная внучка.
– Да кто её обижает-то? Её обидишь, пожалуй!
– Что, с характером девка? – засмеялся дед.
– С характером, - согласился Карпов, - Но, без характера сейчас нельзя!
– Это верно! – поддакнул дедуля, - Ну, ещё по одной, и - спать! – предложил он.
– Нет, мне - хватит! Глаша пьяных терпеть не может! Как я с ней, такой датый, спать буду?
– Ох, прости старика! Не подумал. Да ведь я один почти всё время. Даже поговорить не с кем, не то, что выпить! Это летом тут дачников полно, а сейчас – тишина, покой! Ну, ладно! Иди уж к Глафире. Не прогонит, поди-ка! Жена, так понимать должна.
– Она хорошая, всё понимает, - Стас шумно поднялся со скрипучего старинного кресла.
– Любишь её? – спросил дедуля.
– Люблю!
– услышала я его ответ, послышались нетвёрдые шаги к двери.
– Ну-ну! Ладно уж, живите дружно! – напутствовал его дедуля.
– Ага!
– Стас был всё ближе к двери.
Я тихонечко, на цыпочках, убежала в свою комнату. Почистила зубы, умылась, надела ночную рубашку, улеглась в постель, накрылась одеялом, будто уже сплю.
Через некоторое время услышала шаги по лестнице: Стасик поднимался в спальню.
Он старался шагать бесшумно (И это, кстати, ему неплохо удавалось!), чтобы не беспокоить меня. Пришёл, расстегнул брюки, покачиваясь, снял их, аккуратно повесил на спинку кресла. Потом снял с себя рубашку, повесил туда же. Всё это в полутьме! Вот, видимо, сила оперской многолетней привычки. Каким бы пьяным не пришёл – одежда должна быть в порядке! Лежу тихо, жду, что будет дальше. Дело в том, что я, действительно, пьяных терпеть не могу! Откуда он узнал? И почему он меня женой назвал? Сказал, что любит. Странно!
Карпов осторожно забрался под одеяло, лёг на краешек кровати. Видимо, едва он приклонил голову к подушке, сразу вырубился. Уснул очень крепко. Даже не слышал, как я подобралась к нему и обняла его сзади, прижалась к нему, тихонько гладила его по волосам, и опять, слушая ритм его сердца, спокойно уснула. Так и прошла эта ночь…
Было ещё совсем темно: часов, наверное, семь или восемь, когда я проснулась. И было от чего проснуться! Я, открыв глаза, испугалась: Карпов навалился на меня, придавил весом своего тела к кровати. Он, буквально, душил меня в объятиях, обжигая своим тяжёлым, алкогольным дыханием. Дышал он резко и сбивчиво, исступлённо покрывая моё лицо, шею и грудь страстными поцелуями. Моя ночная рубашка была задрана до талии, но … трусики были на мне! Его возбужденное «орудие» ритмично скользило по их шёлку, протискиваясь между моих бёдер. Карпов стонал от наслаждения, имитируя близость. Я невольно дёрнулась: «Стас!»
Он понял, что я проснулась, и, видя, что я испугана и открыла рот, чтобы сказать ему что-то, не дал мне этого сделать, накрыл мои губы своими тёплыми, чуть подрагивающими, пальцами. Провёл по ним нежно, и прошептал горячими, сухими губами мне в ухо:
– Тихо, тихо! Девочка моя! Я ничего тебе не сделаю, не бойся! Дай, хоть, помечтать об этом!
Его рука заскользила по моей щеке вниз к шее, под волосы. Другая рука жадно обхватила мои плечи. Щёку обжёг горячий поцелуй. Потом мужчина быстро впился в мои губы, захватил их в плен. Дерзко, властно, но совсем не грубо. И объятия его были очень сильные, но тоже, совсем не грубые. Он заходился от страсти, целуя меня, приговаривая мне в порыве нежные и ласковые слова. То приподнимался надо мной, давая мне вздохнуть, то обрушивался на меня всей своей невероятной мощью необузданного темперамента. Что-то первобытное, дикое было в его движениях. От возбуждения его трясло, глаза горели хищным огнём, дыхание стало хриплым. Кровать скрипела и ходила ходуном под нашими телами от его бешеного напора.