Другие цвета
Шрифт:
Турецкое телевидение начало вести прямую трансляцию сразу после того, как второй самолет врезался во вторую башню. Немногочисленные посетители кафе, застыв от изумления, смотрели на кадры, в реальность которых было трудно поверить, но которые, казалось, не производили на них особого впечатления. В какой-то момент мне захотелось встать и воскликнуть: «Я ведь тоже некогда бывал рядом с этими башнями, я ведь тоже когда-то бродил по этим улицам, без гроша в кармане, я назначал там встречи, я три года своей жизни провел в этом городе!» Но вместо этого я продолжал молчать, как во сне, а перед глазами у меня проносилась вся моя жизнь.
Не имея больше сил выносить то, что было на экране, надеясь с кем-нибудь поговорить, я вышел на улицу. Через некоторое время в толпе, ожидавшей паром, я увидел плакавшую женщину. По ее глазам я тут же понял, что она плакала не потому, что кто-то из ее близких был в Нью-Йорке, а потому, что ей казалось —
Позже, на пути домой, я зашел к одному из соседей.
— Орхан-бей, вы видели, как разбомбили Америку? — сказал он и злобно добавил: — Правильно сделали.
Этот старик вовсе не был исламистом; он работал садовником и выполнял мне мелкий ремонт по дому. По вечерам он коротал время за кружкой пива, споря с женой. Он еще не видел шокирующих кадров по телевизору, а только от кого-то слышал о террористическом акте в Америке. Хотя позже он пожалел о словах, сказанных в сердцах, он был далеко не единственным, от кого я это слышал. И все же за проклятиями в адрес тех, кто погубил столько невинных жизней, следовало «но», а затем начиналась завуалированная либо открытая критика Америки как политического лидера. Вряд ли нравственно обсуждать участие Америки в борьбе с террором после того, как террористы, стремясь посеять надуманные разногласия между христианами и мусульманами, зверски уничтожили столько невинных людей. Однако некоторые в пылу праведного гнева начинают проповедовать национализм, что может привести к еще большим жертвам.
Всем известно, что чем дольше продлится американская военная кампания, чем больше будет убито невинных жителей Афганистана и других горячих точек, тем больше обострится искусственно созданное напряжение между Востоком и Западом, а те, кто хотят покарать террористов, просто окажутся игрушкой в их руках. Конечно, считать этот дикий, варварский терроризм ответом на мировое господство Америки невозможно. Но тем не менее важно понять, почему миллионы людей из бедных, изолированных стран, не имеющих права даже на собственную историю, чувствуют такую злобу к Америке. Стремление понять не означает, что мы должны оправдывать их гнев. Напротив: важно помнить, что во многих странах ислама и в странах Третьего мира антиамериканские настроения маскируют нарушения демократических норм. В то же время мусульманские страны, борющиеся за установление светских законов и демократии, не получают никакой поддержки от Америки, если сотрудничество с фундаменталистскими странами, вроде Саудовской Аравии, где демократия и ислам несовместимы, не входит в сферу интересов ее политики. В Турции имеет место более легкая форма антиамериканизма, а политическая элита, получая деньги от международных фондов, разбазаривает их и пытается отвлечь внимание общества от постоянно увеличивающегося разрыва между богатыми и бедными. В Соединенных Штатах многие безоговорочно поддерживают наступательные операции только потому, что им хочется видеть свое военное превосходство и преподать террористам символический «урок»; другие с интересом обсуждают возможные объекты последующих бомбардировок, словно речь идет о компьютерной игре. Но эти люди должны понимать, что решения, принятые в порыве гнева, могут сильнее озлобить миллионы жителей бедных исламских стран. Не ислам заставляет людей из стран Третьего мира вставать на сторону террористов и не нищета, а крайнее унижение.
Никогда еще в истории человечества пропасть между богатыми и бедными не была так глубока. Кто-то может возразить, что развитые страны сами добились преуспевания. Но никогда богатством так не кичились, выставляя его напоказ, как это происходит сегодня благодаря телевидению и голливудским фильмам. Кто-то скажет, что бедняки всегда развлекались сказками о королях и принцессах. Но никогда еще те, кому даны богатство и власть, не отстаивали свое право на роскошь столь рьяно.
Как правило, обычный человек из бедной мусульманской, недемократической страны думает о том, какая часть мирового богатства досталась его стране — например, какой-нибудь инженер, еле сводящий концы с концами в одной из бывших республик Советского Союза. Он понимает, что живет в худших условиях, чем люди его уровня на Западе, и что жизнь его будет короче. Этим, правда, дело может не ограничиться, — в глубине души он, возможно, винит в своей нищете деда и отца. И мне стыдно, что западный мир почти не замечает этого унижения и того, как эти люди пытаются его преодолеть, не утратив разума, не изменив образа жизни, не начав исповедовать ультранационализм или религиозный фундаментализм, не вставая
Боевой клич, националистические речи и военные кампании, начатые сгоряча, приводят к противоположному результату. Новые визовые ограничения, введенные Европейским союзом, полицейские акции по ограничению числа приезжающих из мусульманских стран, всеобщее подозрение ко всему мусульманскому и ко всему не-западному, обличительные речи, в которых терроризм и фанатизм — синонимы всего исламского, — с каждым днем все это отдаляет нас от здравого смысла, от мира и покоя на земле. Если бедный старик из Стамбула одобряет террористическую атаку в Нью-Йорке, если молодой палестинец, измученный израильской оккупацией, с восхищением смотрит, как талибы льют на лица женщин азотную кислоту, в этот момент ими движет не ислам, не бедность и не бредовая идея, которую называют противостоянием Востока и Запада; ими движет бессилие, порожденное постоянным унижением, невозможность быть понятым и услышанным.
Когда состоятельные чиновники, создавшие Турецкую Республику, столкнулись с сопротивлением народа, они не попытались понять, почему бедняки не поддерживают их; вместо этого они начали проводить в жизнь реформы, угрожая юридическими санкциями, репрессиями и насилием. Это привело к тому, что революционная модернизация была осуществлена лишь наполовину. Сегодня, когда во всем мире раздаются призывы к столкновению с Западом, я опасаюсь, что мы в скором времени станем свидетелями истории Турции, находящейся на грани установления военной диктатуры. Я боюсь, что самодовольный Запад, меняя непреложные истины, приведет мир к судьбе Человека из подполья Достоевского. А ничто так не питает всеобщую симпатию к исламистам, обливающим женщин азотной кислотой, как отказ Запада понять причину гнева униженных и оскорбленных.
Глава 53
ПРАВИЛА ДОРОЖНОГО ДВИЖЕНИЯ И ЗАКОНЫ ШАРИАТА
Мы ехали на машине по одному из южных районов Тегерана. В окно я видел вереницу автомастерских и магазинчиков, торговавших велосипедами. Так как была пятница, витрины всех магазинов были закрыты. На улицах, на тротуарах и в кофейнях никого не было. Тем временем мы доехали до огромной пустынной площади с круговой транспортной развязкой, подобные которой я видел по всему городу. Чтобы повернуть налево, нам нужно было развернуться, проехав всю площадь.
Я тут же заметил, что мой друг, сидевший за рулем, хочет сразу повернуть налево, не объезжая вокруг. Он внимательно смотрел по сторонам, не подъезжает ли к площади другая машина, и пытался решить, следовать ли правилам дорожного движения или проявить смекалку, что, как он был уверен, от него ждали в непредвиденных ситуациях.
Я очень хорошо помню себя в таких ситуациях, когда в молодости ездил на отцовской машине по Стамбулу Я тоже старался выполнять правила, когда ехал по центру, где, как любили выражаться газетчики, «царила автомобильная анархия», но, свернув на маленькие безлюдные переулки, выложенные брусчаткой, я обычно ехал как вздумается. Казалось, в том, чтобы подчиниться знаку, запрещающему левый поворот, на переулке, где нет ни одной машины, или терпеливо ждать на какой-нибудь безлюдной окраинной площади среди ночи, пока переключится красный свет, была какая-то постыдная для практичного интеллектуала формальность. В те дни мы слегка презирали водителей, дотошно соблюдающих все правила — нам казалось, что им не хватает навыков, сообразительности, воли и фантазии. Казалось, что дорожные правила на пустых улицах соблюдают только те, кто не выбрасывает тюбик, не выдавив из него последней капли пасты, и читает все аннотации к лекарствам. Это презрение к соблюдению правил хорошо иллюстрировали карикатуры из западных журналов 1960-х годов: на бесконечной дороге, тянувшейся среди пустыни где-то в Америке, стоял одинокий водитель, ожидая, пока загорится зеленый свет…
Когда я вспоминаю Стамбул 1950–1980 годов, мне начинает казаться, что за презрением к правилам дорожного движения стояла не тяга к анархии; скорее за этим скрывались антизападный национализм и неуловимое стремление проявить турецкую смекалку: мы — это мы, мы живем в своем мире по своим правилам. В шестидесятых и семидесятых годах стамбульцы гордились этой смекалкой — они могли ударом кулака починить приемник, который не мог починить даже его немецкий производитель, или отремонтировать телефон, привинтив куда надо всего один шуруп. Естественно, за всеми этими подвигами крылось желание показать, что у нас, в отличие от Запада, ощущавшего превосходство благодаря своим технологиям и культуре, были природная мудрость и сообразительность.