Другие люди
Шрифт:
Скорее всего, все решил последний перл «в твоем возрасте».
Он не произнес ни слова, пока «мерседес» не затормозил у дома моих родителей. Он не вышел из машины, чтобы открыть мне дверцу, к чему я уже привыкла за неделю. Просто сидел, уставившись в лобовое стекло, пока не заговорил.
— Хочу сообщить тебе хорошие новости. Брейди, похоже, уговорит Козлака признать свою вину в изнасиловании без отягощающих обстоятельств. Он сядет в тюрьму. Без судебного разбирательства.
— Ты говоришь со мной, как с клиентом.
— Именно так.
— Позвольте поблагодарить вас за хорошие новости.
— Пожалуйста, не забудьте порадовать ими вашего отца.
Я вылезла
Глава 42
Томасси
Полагаю, что в старших классах средней школы сформировался и стал доминирующим следующий принцип: мир набрасывает на твой жизненный путь много дерьма, и надо научиться как можно реже вляпываться в него.
Богатство не решало всех проблем. В те дни в Осуэго богатым считался хозяин продуктового, а не обувного магазина. Каждый мог подлатать башмаки, купленные годом раньше, но никому не удавалось съесть заново вчерашний обед. В нашем классе учился Джо, сын владельца кондитерской. Он раздавал конфеты, добиваясь для себя каких-то благ, но в результате его били гораздо чаще, чем других, как бы говоря ему и его родителям: богатство не гарантирует безопасность. Мой отец частенько говаривал, что богатый армянин не имел преимуществ перед бедным, когда пришли турки.
Моя мать, Мария, полностью зависела от моего отца. Думаю, она бы не пережила его смерти. Он давал ей указания, командовал ею, хвалил ее, оскорблял, любил, а она жила его словами. Она не стала для меня примером в жизни. Так же, как и отец, потому что и при его силе воли он не смог защитить себя от турок, предрассудков американцев по отношению к иммигрантам и депрессии. Я сам поставил себе цель в жизни: обрести независимость, тем самым оградить себя от любых сюрпризов, которые могли припасти для меня турки, американцы или кто-либо еще. Интуиция подсказала мне, что независимость эта зиждется не на деньгах и даже не на политической власти, а на умении воздействовать на людей. Сначала пришлось отбросить идеалистическое словоблудие о том, что в каждом человеке можно увидеть что-то хорошее, пусть он и кажется сущим злодеем. Затем пришел черед практических приемов. Иной раз хватало вовремя сказанного комплимента. Бывало, все определялось сдвинутыми бровями, ударом кулака или пинком под задницу. Очень важное значение приобрели взгляд и походка: они могли подсказать драчунам, что, связываясь с тобой, можно нарваться на неприятности. Все это помогло мне выжить в школе. Тогда же я понял, что полностью могу рассчитывать только на одного человека — на себя. Союзников иметь неплохо, при условии, что ты им не доверяешь. Друзья тоже не мешали, опять же, если не поворачиваться к ним спиной, дабы у них не возникало искушения воткнуть в нее нож. Наверное, можно сказать, почему я стал адвокатом: увидев изнутри, как работает правоохранительная система, теряешь последнюю надежду, что какой-то другой адвокат при необходимости выручит тебя из беды.
Я достиг многого. Люди, знающие меня, стараются без необходимости не попадаться мне на пути. Я научился обходить правила, установленные другими людьми. Я подготовился к приходу турок, в любое удобное для них время. Но у меня еще есть слабые места. Не будь их, я бы отважился разобраться с содержимым моей головы на кушетке доктора Коха. Но пока я не готов рассказать доктору, каким образом я стал таким, какой есть. Этим я бы передал часть моей силы другому, более слабому человеку. Наверное, я мог бы объяснить, почему не женился. Мои приятели обзавелись женами, когда им, как и мне, перевалило за двадцать, но еще не стукнуло тридцать, я же решил
Так вот, в тот вечер мне не хотелось ни о чем думать, что-либо делать. Я скинул туфли, просмотрел почту, накопившуюся за несколько дней, телевизионную программу. Не найдя в ней ничего интересного, телевизор включать не стал. Взял книгу, которую купил в аэропорту, но еще не раскрывал. Отвлекся, не прочитав и половины первой страницы. Книга была о девушке, совсем не похожей на Франсину, но мысли мои переключились на нее, думать о ней мне не хотелось, но я не мог выкинуть ее из головы. И тут зазвонил телефон.
Я хотел услышать ее голос, но звонил мой отец.
— Джордж? Джордж?
— Это я, папа. Что случилось?
— Ничего особенного. Хочу, чтобы ты приехал. Это важно. Привези с собой девушку.
— Мне сейчас ни с кем не хочется общаться. Может, все можно сделать и без поездки?
— Скажи «да». Скажи, когда.
— Папа, у меня сейчас столько дел…
— Скоро истекут три минуты, — прервал он меня. — Быстро говори «да».
— Ты мог бы оформить наложенный платеж.
— Черт побери, Джордж, я заплачу за телефонный разговор, даже если буду звонить президенту Соединенных Штатов. Если я звоню тебе, почему ты должен платить этим грабителям из телефонной компании? Ты приедешь, да, нет?
— С чего такая срочность? Ты заболел?
— Я заболею от мысли, что телефонная компания богатеет за мой счет.
— Как насчет мая, когда установится погода?
— Сейчас.
— Почему такая срочность?
Вновь молчание. Я услышал, как он глотнул, прежде чем ответить.
— Пожалуйста.
Я не помню, говорил ли он мне «пожалуйста» хоть раз в жизни. Джордж Томасси, выкованный из стали, сломался, как жестяная банка под каблуком.
— Я могу приехать только в субботу.
— Ты привезешь девушку?
— У нас с девушкой… Папа, я приеду один.
— Плохо. Девушка не армянка, но очень хорошая. Ты допускаешь ошибку, Джордж.
— Как и всю жизнь, если послушать тебя.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Поговорим при встрече, хорошо?
— Одевайся теплее. Здесь холодно.
— Хорошо, папа.
— Джордж, у нас будет важный разговор.
— С тобой все в порядке?
— До субботы я доживу, ха-ха.
Я никогда не относился к тем трудоголикам, что в субботу и воскресенье наверстывают упущенное на неделе. По уик-эндам я предпочитаю отдыхать, но отдыхать активно, потому что считаю, что гимнастика под одеялом гораздо лучше восстанавливает силы, чем долгое лежание на диване. На ближайший уик-энд я, однако, никому не назначил свидания, ни на пятницу, ни на субботу. В субботу я намеревался устроить санитарную рубку, свалить три-четыре засохших дерева и распилить их на дрова. Но бензопила — штука опасная, если думать при этом совсем о другом, а я знал, что в голове моей будут роиться образы Франсины, я буду представлять себе, будто она сейчас со мной. Мысли о ней преследовали меня, но злился я на себя, потому что вопреки своим правилам слишком увлекся одной женщиной.