Другие места
Шрифт:
Пробую придумать новые, позаковырестей. Это у меня такая игра, когда…
Хрен моржовый, ёбарь, извращенец, жополиз, кемпинговая блядь, говноед, педик…
Больше не могу. Но гнев стихает, и я могу писать дальше.
Мы ехали на поезде в Хёнефосс.
Меня мучило нетерпение.
Я встал и начал ходить по вагону, открыл окно и высунул голову наружу. Поезд въехал в еловый грот, и вокруг меня стало темно. Я закрыл глаза и чувствовал, как воздух сжимает мне лоб и щеки. Когда я снова открыл глаза,
Я вернулся в купе.
Роберт смотрел в окно. Левая щека, которой он прижался к стеклу, была помята. Он потер глаза, лицо у него было усталое и смешное. Мы поговорили о нашей поездке, разделили пополам плитку шоколада и выпили кофе.
– В твоей улыбке есть что-то такое, – сказал он.
– Что?
– Твоя улыбка. Ты улыбаешься так же, как она.
– Улыбаюсь?
– Да.
– Как кто?
– Как Мириам.
Я отложил шоколад. Солнце слепило глаза. Железная дорога проходила рядом с шоссе, по асфальтовой реке скользил серебристый автомобиль. За рулем сидел седой человек в майке. Он щурился от солнца.
– Ты виделся с Мириам?
– В больнице. Разве я тебе не сказал?
– Ты навещал ее в больнице?
– Да, несколько дней назад.
– В больнице?
– Что-нибудь не так?
– Почему же ты ничего не сказал мне?
– Мне казалось, я говорил.
– Что ты ей сказал?
– О нас. О тебе, о себе. Как мы встретились. Каково мне было увидеть тебя.
– Черт!
– А что такого? Может, мне не следовало навещать ее? Мне только хотелось посмотреть, какая она.
– Ты поехал в больницу и рассказал ей, что мы встретились?
– Она была рада, что мы с тобой познакомились.
– Ты хоть понимаешь, как тяжело она больна?
– Она сказала, что рада видеть меня.
– Как ты только до этого додумался?
– Мы немного поговорили и о тебе. О том, какое ты произвел на нее впечатление, когда вернулся домой. Не злись, Кристофер. Я понимаю, ты пережил трудные времена. Могу себе представить. Не злись. Мириам все понимает.
– Что она понимает?
– Она понимает, что тебе трудно говорить о своих чувствах. Что ты замыкаешься в себе.
Я представил себе мамино лицо, каким оно было в приемной больницы. Измученную улыбку. Ее руки, прижимавшие меня к себе, они крепко держали меня и не хотели отпускать. Во время завтрака она казалась расстроенной. Я представил себе Роберта на стуле рядом с ее кроватью в больнице.
– Держись от нее подальше, – сказал я, стараясь не повышать голоса.
Он не пошевелился, дышал через нос, губы были плотно сжаты. Но в глазах был блеск, и мне показалось, что он вот-вот начнет улыбаться.
– Чего ты хочешь? – спросил я.
Вот теперь он улыбнулся.
– Ничего.
– Что
Он засмеялся и хлопнул себя по коленям.
– Это все чепуха. Я все выдумал.
– Выдумал?
– Я никогда не был у твоей матери.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я не был у нее в больнице. Никогда бы не сделал этого… Не поехал бы к ней, не предупредив тебя…
Его лицо качалось в лучах солнца, он смеялся.
Я потер руками колени.
– Вот черт…
Он засмеялся громче.
– Придумываешь всякую чушь, только чтобы что-то сказать?
– Прости.
– Лучше тебе заткнуться.
– О'кей. О'кей.
– Попробуем?
– Что, заткнуться?
– Заткнись ради Бога!
Он перестал смеяться, отвернулся к окну. Над холмистой грядой тянулись облака.
Он кусал губы.
– Ты смешной, Кристофер. Думаешь, ты лучше меня? Почему? Ты уезжаешь и не возвращаешься. Бросаешь больную мать. А меня осуждаешь, я, видите ли, не так себя веду! Неужели ты не понимаешь, что просто смешон? Что ты себе воображаешь!
Я закрыл глаза, но не выдержал и снова открыл.
Я стоял над ним и орал, но не помню, когда я вскочил. Я отступил к окну. Ветви елей хлестали по стеклу, ели росли очень густо.
– Чего ты добиваешься?
Он не ответил. Я оторвал глаза от окна и леса и посмотрел на него.
– Так ты пришел ко мне только затем, чтобы это сказать?
– Пришел потому, что мне было любопытно.
– Что любопытно?
– Ты даже не знаешь, что такое любопытство. Ты мотался по свету, но тебе никогда не было любопытно.
– Что ты обо мне знаешь!
– Мне захотелось показать тебя отцу.
– Показать меня отцу?
– Захотелось показать ему сынка, показать, каким ты стал… Он так много говорил о тебе… Я только хотел показать ему… какой ты…
Я нагнулся над Робертом и тряс его, его туловище болталось в кресле из стороны в сторону. Лицо исказилось, он стал не похож сам на себя. В глубине лица проснулся то ли смех, то ли крик… Я тряс его изо всех сил, но вдруг ноги подо мной подогнулись, не знаю, как это случилось, но неожиданно я оказался на полу, в голове стучало от боли.
Роберт прижал колено к моему горлу. Воздух сжался.
– Я только хочу, чтобы вы встретились, – спокойно сказал он.
Я закрыл глаза и почувствовал, как исчез, вагон тоже исчез, я плыл в каком-то густом сером тумане. Тогда он ослабил хватку, мои легкие снова наполнились воздухом, и я забарахтался на полу.
Роберт сел в кресло надо мной.
Выглянул в окно.
Через короткое время он задернул шторку и закрыл глаза.
Я лежал на полу и тяжело дышал.
Думал о заговорах, сетях лжи, рассказах, не имевших отношения к действительности. Все было обманом. Альбом с подретушированными фотографиями, мошенники, вруны. Я ни в чем не мог добраться до сути. Да и есть ли она, эта суть! Сплошные отрицания. Помни об отговорках. Будь уклончив.