Другие правила
Шрифт:
– Пошли! – сказал Жилин. Подхватив бомбу, они с Гириным рванули к «Йотуну».
Антон взял из охапки лучемет, подполз к гребню и высунул шлем меж двух глыб базальта. Мастер и Гирин мчались легко, будто не чуя оттягивающей руки бомбы. Они использовали любую борозду, любой камень, любую тень, чтобы скрыть свое стремительное продвижение.
Была б там военная машина, – высказался Виджай, – они б и шагу не сделали…
– Заткнись, – коротко сформулировал Антон.
Гупта смолк и неуверенно проговорил:
– Сейчас они его…
Антон не ответил. «Йотун» врезался в коридор-переходник, разнес его и остановился.
Одним махом, словно и не касаясь брони танка, Жилин взобрался на горбатую крышу, вытянул наверх бомбу, потом помог залезть Максиму. Но, видимо, засевшие в танке пурпуры были слишком увлечены разрушением станции – ничего не замечая, они жали и жали на гашетку аннигилятора, все шире разливая огненное озеро Соам.
Хватаясь за антенное устройство, Глеб с Максимом приладили бомбу между командирской башенкой и выступом кессона. Мастер сунул в гнездо активатор и махнул рукой Гирину – прыгай, мол. И тот махнул – давай вместе тогда. Ладно, сделал жест Жилин. Спрыгнув, они стали отходить, не больно-то и прячась.
– Да быстрее же!.. – не выдержал Виджай. – Что они там плетутся?!
И вдруг могучие турбины танка заглохли. В полной тишине и недвижности тройной панцирь из термостойкой и радиостойкой пластмассы, прикрывающий «Йотуна», стал опадать, как плохо удавшееся тесто. Приподнятая узкая корма заслонила что-то ослепительно белое, жаркое, плавящее корпус, стекающее на экипаж, груз, механизмы и приборы. «Йотун» заревел, загрохотал, затрясся, как раненый дракон, бешено закрутилась правая гусеница – и опять тишина. Струйки дыма ударили из вытекших иллюминаторов.
– А Тхакур еще жив, сволота поганая! – мстительно сказал Виджай. – На нем же броня!
– Так ему и надо, – пробурчал Антон.
Танк высшей защиты медленно наливался малиновым свечением, оседая в плавящийся песок, исходя паром и смрадом, плющился, проваливался внутрь себя, пока не превратился в лужу жидкого металла, над которым дрожал знойный воздух.
Антон уже не прятался за оползнем. Он стоял во весь рост и смотрел, как раскаленный, зеркального блеска прудок в стеклянных берегах подергивается серебристыми пятнами, матовеет, затягивается остуженной пленочкой и всплывающими чешуйками шлака. Перевалив оползень, молча прошагал Максим. Быстрыми шагами прошел Жилин.
– Пошли, – сказал он, – быстро. Берем самое необходимое – оружие, лекарства, кислород, воду – и уходим.
– Куда? – тут же встрял Виджай.
– Найдем куда…
Нагрузив краулер, все четверо покинули станцию и ушли под защиту колоссальных конструкций завода – словно в дремучем лесу укрылись. В недостроенной централи управления собралась вся смена. Девушки плакали, жалея Гуниллу и Габу, мужчины хмурились и деловито распределяли походные комбинезоны с мимикридом, в обиходе называемые «хамелеонками». Известие об уничтожении Тхакура все восприняли с вялой радостью – гибель товарищей слишком еще довлела над сознанием, чтобы можно было торжествовать.
Бранкевич выдал Антону безразмерную «хамелеонку», и он отправился ее примерять. Далеко он не стал уходить, зашел в раздевалку и натянул легкий, но плотный камуфляж прямо на скафандр. Поприседал, побегал на месте, высоко задирая колени, понагибался, доставая носки, – комбез с мимикридом требовал
Антон уперся руками в раму иллюминатора и прижал лицо к стеклу. Пустыня… Ветер перевевает темные пелагонитовые пески почти до брошенной станции. Сбоку от нее равнина дыбилась черной и блестящей мезой, разбитой на множество каньонов, больших и малых, будто неумело порезанный пирог. В сторону космодрома пустыня постепенно рыжела, пока не собиралась тускло-оранжевыми складками дюн, как плохо разглаженная плиссированная юбка…
Незаметно подошла Яэль, всхлипнула тихонько. Антон обернулся. Бедненькая… Глаза опухли, красные, и ресницы склеились…
– Собрался? – спросила девушка.
Антон кивнул. Обычной своей зажатости рядом с этой красотулей он не почувствовал. Тут такое… Не до комплексов.
– Сейчас открыла свой шкафчик… – колокольчик в голосе Яэль надтреснул, да и серебристость была с туском, – …смотрю, Гуниллин халатик не повешен, валяется на полу. Отругать надо, думаю, опять побросала все, убежала… А она… Ая…
Лицо Яэли сморщилось, она вцепилась в грязно-серую «хамелеонку» и заплакала. Заревела в голос, прижимаясь к Антону теплым, крепким бедром. Он положил руку на вздрагивающее плечо, погладил узкую спину. Не испытанная отрада холодком пробежала по телу. «Чудышко ты мое», – с каким-то непривычным ощущением подумал Антон. Впервые он почувствовал себя кем-то вроде защитника. Язык сам выговаривал неумелые, корявые слова утешения, а совесть страдала: горе в Антоне уравнивалось удовольствием нечаянной близости. Молодой, здоровый организм требовал действия, любви и не терпел поста и траура.
Яэль оторвалась от его плеча, утерла глаза ладонью.
– Пошли скорее, – пробормотала она, – а то мастер наругает…
– Он боится воздушного налета, – объяснил Антон.
– Дожили…
– Да уж…
«Какая жизнь полосатая… – подумал Антон. – Вся. Живешь себе, живешь, скачешь по белому, и вдруг – раз! И потянулась угрюмая черная полоса…»
– Всем собраться в централи, – сказал звучатель голосом Жилина. – Иметь при себе оружие, продовольственный пакет, аптечку и аварийный баллон с кислородом. Объявляется военное положение…
Глава 24
Владек Ковальский обычно зла не помнил и отходил быстро. Навешают ему пачек, бывало, ну и что? Дело-то житейское! Проспится – и давай по-новой. Но этот Жилин его унизил. Отделал прямо у Машки на глазах… Владек потрогал смешную гульку стерилизатора на носу и тихо выругался. Ходи теперь как клоун…
Сутки, считай, просидел на защитной станции. Благо боевым системам пора было профилактику делать. Три года не подходил, а тут вдруг вспомнил. Профилактика… Кому он хоть профилактику делал – боевой станции или себе? От курва маць…