Другие Семь дней
Шрифт:
– Немцами они выросли, – в свою очередь вздохнув, ответила Варвара Семеновна. – Как это сейчас называется… гражданами Евросоюза. Наши дети откликаются на имена Зигфрид и Марта. А внучки и в паспортах – Ирма и Эльза. Замужем за немцами. И Феденьку с рождения Фридрихом зовут. Геночка уже заговорил по-немецки. А по-русски – нет. Все. Они уже не русские, или настолько не хотят ими быть, что перестали быть хоть кем-то…
– Понимаю. Но помнить-то корни надо! А не повторять всякий бред! Хрущев врал, Брежнев врал, потом этот, с пятном на голове, всё обоврал…
Варвара Семеновна
– Они повторяют то, чему их учили. В школе, в газетах, в новостях…
– Сережку? В школе?
– И Сережку. Самая волна хрущевская шла. Да и не все так гладко было, Степ. Сам вспомни. Хоть Надю ту же. На дне рождения на торте цифры расплылись. Там написано было «Наде 21 год». Какая-то сволочь донос написала, что это каббалистические знаки, и девчонку посадили.
– Не посадили, – возразил Степан Андреевич, – выслали. И не куда-то в Сибирь, а к отцу в Караганду. Она же дочь репрессированного бухаринца была. Он точно за дело сидел. А как освободился, так семью к нему на поселение и выслали. И неизвестно, выслали или сами уехали.
– Нет, Надя сама бы поехала, только закончив университет. Ей оставалось два экзамена сдать. Потом замучилась с заочной сдачей. Выслали ее.
– Наверное. Бывали перегибы.
– Вот и я про то. А муж ее? Он же за что сидел? Беспризорник из мусорного бака две морковки гнилые вытащил, а его за это сперва сторож доской огрел, а потом еще и срок дали. И на поселение!
Степан Андреевич поднял голову:
– А вот в эту сказку я никогда не верил. Как это беспризорник попал в мусорный бак на овощной базе? Не так все было, старая, совсем не так. Полез на базу. Зачем, черт его знает, может украсть что-то хотел. Ту же морковь, если и вправду голодный был. Не две, конечно, и не гнилые. И нарвался на сторожа. Тот ему: «Стоять!», а шпаненок за финку. Они же не только голодные ходили, но и злые. Ну, и что сторожу было делать? Схватил доску и… Что бы этот беспризорник девчонке потом рассказывал? Да то же самое! Про голодную дитятку, зверя-сторожа и безжалостных чекистов.
Варвара Семеновна вздохнула:
– Наверное.
– А мы только с его слов это и знаем… Не всё гладко было, не спорю. Но ведь и не все плохо. Кого еще из наших знакомых посадили? Даже вспомнить не могу.
Жена задумалась:
– Еврея с третьей квартиры. Помнишь, имя у него еще неприличное: не то Сруль, не то Шмуль.
– Так его же за хищения. Вся улица знала, что ворует! Видно было, как жил.
– Его за хищения…
Помолчали. Сидели в сгущающейся темноте, не зажигая света, не убирая праздничный стол. Вспоминали прошлое. Молча. Отдельно и, в то же время, вместе.
Военное детство. Тяжелую, но веселую юность. Свадьбу, бедную, даже нищенскую по нынешним меркам, но такую счастливую… Смерть Сталина. Горе, придавившее к земле. Сережку, делающего первые шаги по полу новой, год назад полученной квартиры. Своей квартиры! Речь Хрущева и разоблачение «культа личности». Машеньку, лопочущую первые слова. Брежневский переворот. «Болото» семидесятых. Серебряную свадьбу. Первую внучку. Череду похорон генсеков. Вторую внучку. Перестройку. Нищету, по
– Думаешь, надо ехать? – спросила Варвара Семеновна.
– Не надо, – ответил Степан Андреевич, – не надо, Варя. Ни в коем случае нельзя нам ехать. Зачем там два беспомощных и бесполезных старика? Обуза. Единственное, чем мы можем помочь товарищу Сталину, это не мешать ему.
С улицы донесся треск мотоциклетного мотора. Знакомый топот. И звонок. Федька впервые воспользовался им вместо того, чтобы просто ворваться в дом. И вошел тихонько, тут же замерев в дверях.
– Дед, – сказал Федька, – не спишь еще? Расскажи про Союз. А то эльтерны только фигню повторяют, что в Интернете написана, а ты там жил.
Из-за спины правнука высунулась любопытная мордашка с всклокоченными разноцветными волосами.
– Это Танька, – представил Федор. – Семыкина. Ей тоже интересно…
г. Брест. Управление НКВД.
Юрий Колганов, бывший генеральный директор. Исаак Лерман, оперуполномоченный ГУГБ НКВД
Юрий внимательно рассматривал сидящего напротив замотанного чекиста в старомодных очках с круглыми линзами и толстой оправой, и думал, не сплоховал ли он, поверив в громкие обещания. В восьмидесятые-девяностые тоже обещали много хорошего и всем сразу, а в итоге получили по Черномырдину – «как всегда». Кто знает, решит этот… сержант госбезопасности по фамилии, если он правильно запомнил, Лерман, что Юрий – гондурасский шпион и попадет бывший военный, бывший гендиректор в подвалы Лубянки, где его быстро заставят во всем признаться.
Тем временем Лерман достал чистый бланк и новую ручку, как ни удивительно, гелевую, явно подарок какого-то туриста из будущего. Заметив взгляд, брошенный Колгановым на ручку, сержант смущенно пояснил:
– Приезжие подарили. Всем в управлении по ручке. Удобные.
– Да, удобные, – согласился Юрий.
– Итак, перейдем к делу, – построжел лицом оперуполномоченный, одновременно записывая что-то в лежащем перед ним бланке. – Фамилия, имя, отчество, год рождения?
Записывая ответы Колганова, сержант ухитрялся почти не смотреть на бумагу, профессионально контролируя реакции допрашиваемого.
– Профессия? Должность?
– Инженер-электрик, генеральный директор ЗАО «Просвiтництво», – ответил Юрий и, подумав, добавил. – Бывший. Майор в отставке, бывший военнослужащий войсковой части восемнадцать восемьсот восемьдесят пять, – заметив непонимание в глазах Лермана, он добавил. – Пишите, пишите. Думаю, именно это больше всего заинтересует ваше начальство. Это, если вы понимаете, о чем я – Двенадцатое Главное Управление Министерства Обороны России.