Другие Семь дней
Шрифт:
Отцы-командиры вернулись с местным аксакалом привычного облика. Для аксакала привычного. Грязный стеганный чапан, бесформенные штаны, засаленный тюбетей, растоптанные кожаные сапоги с галошами. Смуглое, морщинистое лицо. Длинная узкая седая борода. Короткий узловатый посох, до блеска отполированный старческими руками. И полное незнание русского языка. Следом за процессией, на порядочной дистанции шел босоногий мальчишка лет десяти
Аксакал походил вокруг «урусов», горестно покачал головой, задумчиво поцокал языком. Что-то громко крикнул малышу, и тот унесся вглубь кишлака, сверкая чумазыми
Из тысяча девятьсот сорок первого года дед? Из две тысячи десятого? Или из тысяча восемьсот тридцать второго? Аксакалы – явление, неподвластное времени. Как саксаулы и горы…
Из глубины кишлака донесся перестук копыт. Конники Буденного, однако…
Всадников оказалось трое. По краям двое киргизов, сильно напоминающие кинематографических басмачей: чапаны, бесформенные треухи на головах и ружья поперек седел. Именно ружья… С двух десятков метров толком не разглядишь, но на вид невероятно древние карамультуки, чуть ли не с кремневыми замками. Саиды из «Белого Солнца», один в один!
Третий другой. Тоже киргиз. Но этот уже в «эпохе». «Хэбэшная» гимнастерка, бывшая когда-то белой, а нынче – серая от пыли, синяя сержантская «пила» на петлицах, и ствол винтовки, торчащий из-за спины. Товарищ Сухов, киргизского разлива…
Егор огорченно покрутил головой. Сорок первый. Точно сорок первый. Жаль, надежда умерла окончательно…
«Басмачи» остановились, разъехавшись чуть в стороны и положив ружья поперек седел. Сержант спешился, перекинулся парой фраз с дедом и подошел почти вплотную к туристам, мимоходом расстегнув кобуру на поясе.
– Документ ест? – подозрительно спросил представитель власти, щуря и без того узенькие глазки.
– Ты что это, товарищ сержант, на советских людей оружие наставляешь? – спросил Усольцев, протягивая удостоверение.
– Э-э, таварищ капитан, – протянул киргиз, – ты советски, а он, – последовал кивок в сторону Егора, – не советски! Я здес поставлен бдытелност, тиги, крепыт… И падазрытельны человек арестоват! Кайдан билем, может он шпиен кытайский?
Слово «шпиен» сержант произнес не с киргизским акцентом, а с выговором глухой поволжской деревеньки…
– Не подозрительные они, – отмахнулся Сергей. – Девчонку нашу спасли. Потеряли бы Наташу. Ты лучше скажи, машина в кишлаке есть? Надо бы больную к врачу доставить. Или у вас свой фельдшер имеется?
– Фельшар джок. Машина джок, – покачал головой киргиз и возбужденно затараторил. – Радио бар. Кара-Ташка инимди жонотом. Из Кара-Таш машина прыезжайт. Больной забират. Шпиен забират!
– Радио есть? А скажи, что там говорили о перемещениях во времени? Ребята из будущего к нам попали…
– Не знай! – категорично ответил сержант. – Товарищ Молотов
– А еще что говорил? – продолжал наседать Усольцев.
– Много гаварыл. Слышна плоха. Горы! – нарвоучительно поднял палец сержант. – Падазрительны будем арестоват, в Кара-Таш отправляй! Болду! Не мешай, таварищ капитан, а то я тебя тоже арестоват! Как пособник!
Егор не вмешивался в разговор. Заранее договорились с Усольцевым: если выходят в Кыргызстан – говорит Егор. Если в Киргизскую ССР – Сергей. Да и не будет толку от Егорова вмешательства. Слишком мелкая сошка этот сержант. И настрой у него, прямо скажем… Егор начал прикидывать шансы в случае столкновения. Швырануть «шакала» в правого всадника. Лешка тут же среагирует в левого. Ногой по голове сержанту… Еще есть Влад на случай сюрпризов… Даже в их нынешнем состоянии… Блин! Ну что за бред в голову лезет! Избить гэбиста при исполнении, убить двух его помощников! На десять лет ежедневного расстрела тянет! После этого путь только один – назад, в горы, к китайцам. Если уйдешь. До непроходимых для лошадей тропок – день ходьбы, мигом догонят. Да и не наш это метод, «шакалами» милиционеров рубить. Пусть арестовывает. Доберемся до начальства, а уж там…
Сержант повернулся к верховым и что-то громко приказал, показывая рукой. Палец поочередно упирался в Егора, Лешку, Санька… Аксакал, которого Наташа заботливо кормила уже третьим «Марсом», оторвался от «дастархана» и обратился к сержанту с короткой сердитой фразой.
Услышав ответ, старик вытер о халат руки, встал, неторопливо подошел к сержанту и вдруг изо всей силы огрел его посохом. Тот взвизгнул, но старик не успокаивался. Удары сыпались один за другим, при этом старик выкрикивал длинные фразы по-киргизски. Егор разбирал разве что постоянно повторяющееся «шайтан». Сержант не сопротивлялся, только отступал, прикрываясь руками, и жалобным тоном выкрикивая ответы. «Басмачи» следили за происходящим с серьезным видом, сосредоточенно качая головами.
Наконец, старик остановился, похоже, просто устав. Опустив посох, он сердито бросил сержанту длинную фразу, повернулся и что-то сказал, обращаясь к Усольцеву и показывая посохом на дом. Капитан развел руками.
– Будеш у Абай-таята жит! – сказал сержант, акцент которого резко усилился. – Ныкуда не ходит! Машинэ келет, Кара Таш поэдеш, – и, увидев, что аксакал отошел достаточно далеко, тихонько добавил. – Кёкмээ…
Федеративная Республика Германия, г. Вюрцбург.
Степан Андреевич Брусникин, пенсионер
Юбилей был испорчен. Безнадежно. Гости разъехались. Степан Андреевич сидел за столом, подпирая голову рукой и безнадежно вглядываясь в лужицу разлитого вина, красным пятном безнадежно испортившим скатерть.
– Что, старый, ностальгия заела?
Вздохнул:
– Не знаю, Варенька. Всегда сомневался, надо ли было ехать. Но тогда… Страну разрушили, завод закрыли, жить стало не на что. А теперь мои же дети такое про Родину говорят! Кем они выросли?