Другие тени Земли
Шрифт:
— Погляди, — сказала Миранда, и экран засветился.
Черная звезда неподвижно висела в центре, на расстоянии около восьми световых дней — ближе подходить было небезопасно. Она была не совсем мертвой и совсем не черной. Я рассматривал ее с почтительным благоговением. Это был внушительный, около четырех солнечных масс, остаток гигантской звезды. На экране это походило на необычных размеров лавовое поле. В море раскаленной магмы плавали острова пепла и шлака размерами с планету. Тусклый красный свет озарял экран. Малиновый круг на черном фоне. В гибнущей звезде еще билась былая сила. В глубинах этой кучи шлака стонали и задыхались атомные ядра. Однажды свет этой звезды озарит Солнечную
— Я уже замерила температуру. В среднем поверхность нагрета до девятисот градусов. Совершить посадку не удастся.
Я проворчал:
— Что толку в средней температуре? Замерь местную. На этих островах…
— Пепел дает двести пятьдесят градусов. Разломы — на тысячу градусов больше. Средний нагрев — градусов девятьсот, и ты сгоришь, как только сядешь. Скатертью дорога, братец. Благославляю тебя.
— Я не говорил…
— Ты имел в виду, что на этом огненном шарике можно найти место для посадки, — огрызнулась Миранда. Голос ее походил на звук тромбона, так как ее грудная клетка была отличным резонатором. — Ты подлым образом бросил тень на мою способность.
— Мы используем для исследований краулер, — сказал микроцефал резонирующим на свой лад голосом. — Никто и не собирался совершать посадку лично.
Миранда утихла. Я благоговейно вперился в экран.
Звезда умирала долго, и реликт, который я разглядывал, потрясал меня своим возрастом. Он пылал миллиарды лет, пока водород — его горючее — не иссяк полностью, и термоядерная топка не стала медленно гаснуть. У звезды была защита от охлаждения. Как только горючее кончилось, она начала сжиматься, увеличивая собственную плотность и преобразуя потенциальную энергию гравитации в тепло. Она возродилась к новой жизни, на этот раз — белого карлика, с плотностью, измеряемой тоннами на кубический дюйм. Она довольно стабильно горела, пока не стала черной.
Мы изучали белые карлики сотни лет и знали все их секреты как мы считали. Кусочек вещества белого карлика, кружащийся сейчас вокруг Плутона, помогал тамошней обсерватории вести “а нами наблюдение.
Но звезда на нашем экране была несколько иной.
Она была когда-то огромной звездой и превышала предел Чандрасекара, равный 1,2 солнечной массы. Поэтому она не желала шаг за шагом переходить к ипостаси белого карлика. Плотность звездного ядра нарастала так быстро, что катастрофа наступила раньше равновесия. Как только она превратила весь водород в железо-56, она стала стягиваться в коллапс и превращаться в сверхновую. По ядру прошла ударная волна, преобразуя кинетическую энергию сжатия в тепло. Звезда изрыгнула нейтроны. Температура ее достигла двухсот миллиардов градусов; тепловая энергия превратилась в интенсивное излучение, и агонизирующая звезда на краткий миг затмила все звезды галактики.
То, что мы наблюдали сейчас, было ядром, уцелевшим после взрыва сверхновой. Но даже то, что осталось от взъярившейся звезды, потрясало своими размерами. Ядро остывало до ионов, до окончательной своей смерти. Для маленькой звезды это было бы простой смертью от охлаждения: полностью погасший черный карлик, плывущий по Вселенной, подобно могильному холмику пепла, без света, без тепла. Но это, наше ядро, все еще превосходило предел Чандрасекара. Для него была припасена необычная смерть, жуткая и неправдоподобная.
Вот почему мы пришли взглянуть на гибель звезды: микроцефал, приспособленная и я.
Я вывел наш маленький кораблик на орбиту, которая всех устраивала. Миранда занялась своими измерениями и вычислениями. Микроцефал
Из-за огромных расстояний пришлось строго ограничить число членов экспедиции. Нас было только трое: представитель человечества, представительница колонии приспособленных и представитель расы микроцефалов, народа Квендара, единственных разумных существ в известной нам Вселенной.
Трое самых крупных ученых. То есть, трое существ, которые наверняка проживут весь полет в идеальной гармонии, поскольку считается, что у ученых совершенно нет эмоций, и они думают исключительно о загадках своей науки. Все это знают. Интересно, кто первый пустил эту пулю?
Я спросил Миранду:
— Где данные по радиальной осцилляции?
Она ответила.
— Просмотри мой доклад. Он был опубликован в начале прошлого года в…
— К чертовой матери твой доклад. Они нужны мне сейчас!
— Тогда дай мне кривую плотности.
— Она еще не готова. У меня только цифровые данные.
— Врешь! Ты гонял компьютер целыми днями! Я сама видела, — громыхнула она.
Я был готов вцепиться ей в горло. Вот это была бы схватка! Ее трехсотфунтовое тельце не очень-то подходило для драки, да и вряд ли у нее был опыт подобных дел, как у меня. Однако, в случае чего, она имела бы преимущество в силе и весе. Успею ли я ударить ее в какое-нибудь уязвимое место раньше, чем она разорвет меня на части? Я взвешивал свои шансы.
Тут появился микроцефал и снова водворил мир несколькими мягкими, словно пух, словами.
Этот чужак был единственным из нас, кто, похоже, подходил под лишенную эмоций абстракцию, называемую ученым. Это, конечно, было не совсем так. Насколько мы знали, микроцефал был знаком с ревностью, вожделением и яростью, мы просто не видели внешних проявлений его чувств. Голос его был ровен, словно доносился из вокодера. Это существо вовремя оказывалось между мной и Мирандой, словно некий миротворец. Я ненавидел его за эту маску спокойствия. Кроме того, я подозревал, что микроцефал презирает нас обоих за нашу постоянную готовность давать выход эмоциям и находит садистское удовольствие в демонстрации собственного превосходства, успокаивая нас.
Мы вернулись к своим исследованиям. У нас осталось не так уж много времени. Скоро звезда должна была сжаться окончательно.
Она остыла почти смертельно. Это необычное ядро еще обладало некоторой термоядерной активностью, достаточной, чтобы пресечь всякую мысль о посадке. Излучало оно, главным образом, в оптической части спектра, и по звездным меркам уже было ничем, но для нас оно было так же опасно, как жерло вулкана.
Найденная звезда была, как тлеющая головешка. Ее яркость была так мала, что различить ее глазом можно было лишь с расстояния не более светового месяца. Засек ее рентгеновский телескоп орбитального спутника, обнаруживший излучение вырожденного нейтронного газа ее ядра. Теперь мы болтались вокруг звезды и делали всевозможные замеры. Мы зафиксировали вещи вроде истечения нейтронов и захвата электронов. Мы вычислили время, оставшееся до превращения ядра в коллапс. При необходимости мы объединялись, но по большей части работали в одиночку. Чем дальше, тем больше обстановка на корабле становилась все более отвратительной. Миранда выходила из себя, провоцируя меня. И, хотя мне нравилось думать, что я выше ее дикарства, должен признать, что я и сам не упускал случая разозлить ее. Око за око. Чужак никогда не давал никакого повода для раздражения. Но косвенная угроза способна свести с ума, и в таком тесном помещении безразличие микроцефала было такой же диссонирующей силой, как неприкрытая сварливость Миранды или мои замаскированные шпильки.