Другие времена, другая жизнь

Перссон Лейф Г. В.

Он определенно умел читать мысли. — Эрикссон и его верные друзья?

— Да. Почему?

— Удивляешься… — Перссон вздохнул. — Это было еще до меня, так что тебе лучше спросить Берга, но…

— Я спрашиваю тебя.

— Я все знаю, — грустно сказал Перссон. — Жена Эрика звонила перед твоим приходом.

— Как с ним?

— Он умирает, — ответил Перссон, — вот так с ним, раз уж ты спрашиваешь… По мне бы жил да жил. Шестьдесят пять — не возраст умирать.

Нет, подумал Юханссон, шестьдесят пять — не возраст. Особенно если тебе

уже перевалило за пятьдесят, как ему самому… Или шестьдесят семь, как коллеге Перссону в кресле напротив.

— Так вот, о причинах, по которым Эрикссона и его приятелей оставили на свободе. Я, знаешь, полицейский, и в политике никогда силен не был, но раз уж ты меня спрашиваешь… — Перссон замолчал, покачивая головой, и подлил в рюмки коньяку.

— Ты просматривал материалы следствия по убийству, — напомнил Юханссон. — Почему?

— Если уж ты спрашиваешь, — задумчиво продолжил Перссон, как будто и не прерывался, — могу только сказать, что я просматривал материалы по той же причине, по какой мы оставили малыша Эрикссона на свободе, а не сунули за решетку за содействие в теракте.

— Что же за причина?

— Видишь ли, это было бы малоприятно не только для Эрикссона, потому что он работал и на нас. Помогал, среди прочего, держать в поле зрения этих ошалевших студентов, которым уже было мало швырять помидоры в таких, как ты и я.

Получается, что я был прав, подумал Юханссон. Эта мысль пришла мне в голову, когда я садился в такси.

Потом они поговорили о деятельности Эрикссона — осведомителя тайной полиции. Эрикссон активно стучал с конца шестидесятых до середины семидесятых.

— В середине семидесятых от него отделались, — сообщил Перссон. — После посольства Берг решил от него отказаться.

— А его об этом поставили в известность? — спросил Юханссон.

По-видимому, нет. Насколько Перссон знает — ведь он тогда еще не служил в СЭПО, — Эрикссон был настолько тесно связан со своим работодателем, что решили не рисковать. Он еще довольно долго значился в платежной ведомости «закрытого» сектора в качестве «внешнего сотрудника».

— Этот подонок нагрел нас на много тысяч, — вздохнул Перссон.

— Значит, ты считаешь, он вел двойную игру?

— Именно так. Я-то его никогда не встречал, но ребята рассказывали — редкий был мерзавец. Муха помойная. Где дерьмом запахнет, он тут как тут.

— А не может быть так, что это не вы его использовали, а он вас? То есть он был не вашим агентом у тех, а их агентом у вас? — спросил Юханссон.

А вы еще и платили ему за это, подумал он. Пикантная деталь.

— Нет, — сказал Перссон. — Он просто был из тех, кто мосты за собой не сжигает. Были же и другие осведомители, и слышал бы ты, что они говорили про Эрикссона. В истории с посольством он посчитал, что террористы окажутся в выигрыше и его не забудут. Собачьей преданностью он, прямо скажем, не отличался.

— Значит, не особо привлекательный субъект?

— Подонок, — убежденно отрезал

Перссон. — Жалко, его уже не было, когда я пришел в контору.

Эрикссону повезло, решил Юханссон, покосившись на кулак Перссона с зажатой в нем коньячной рюмкой.

— У Эрикссона были помощники, но у них тоже все обошлось. Почему?

— А никак не удавалось выгородить Эрикссона, — вздохнул Перссон. — Как бы это выглядело? Раз уж решили его не брать, то и других нельзя было трогать. К тому же там крупной рыбы не было… за одним исключением.

— Ты думаешь о Веландере, — сказал Юханссон, который после разговора с Викландером составил себе приблизительное представление, как обстояли дела.

— Красногвардеец хренов! — с чувством произнес Перссон. — Злокачественный субъект… Я долго держал его на прицеле, все ждал, когда он оступится. Но хитрый был, сволочь. Он завязал, пока еще было можно.

— А те двое? — с невинной миной спросил Юханссон.

— Кого ты имеешь в виду? — Перссон вдруг обрел обычный ворчливый тон.

— Тишлера, и этого, четвертого, — сказал Юханссон, как будто имя только что выскользнуло из памяти.

— Тишлер, — хмыкнул Перссон. — Он с ними хороводился только потому, что за него папа платил. И еще дешевый способ трахаться. Делом занимался, понятно, не я, но уж отличить хорошее следствие от плохого я могу. Берг хорошо поработал. Ты ведь читал материалы?

— Нет, — честно ответил Юханссон. — Думаю, что дело исчезло два года назад, тогда же, когда ты вычистил их имена из регистра.

— Приказ Берга, — коротко сказал Перссон. — Не думай, что я сижу здесь и просто треплюсь. Что значит — вычистил? Я собрал все, что было приказано собрать, набил пару папок и отнес Эрику. Что он с ними сделал — не мне обсуждать.

— И ты даже не догадываешься, что он с этими папками сделал?

— Нет. О таких вещах не спрашивают.

Тем не менее вы из этих папок накопали немало, подумал Юханссон.

— А как тогда, двадцать пять лет назад, вышли на Эрикссона, Веландера и Тишлера?

— Я тогда в СЭПО не работал, так что выходили на них без меня.

— Но ты же читал материалы?

— Еще бы не читал! Самым внимательным образом, потратил много часов и могу сказать: отличная была работа. Берг вел следствие, а в то время он знал, что делает, могу тебя уверить.

— Расскажи, — попросил Юханссон.

Вообще-то ничего сложного в деле не было, если верить Перссону. Веландер доставил на машине обращение террористов в ТТ и другие агентства новостей, квартировавшие в небоскребе на Сенной. Эрикссон поднялся на лифте и опустил послание в ящик, а Веландер ждал его в машине.

— Веландер в то время подрабатывал на телевидении, и один журналист его опознал, причем поведение Веландера ему показалось странным. Когда все закончилось, он позвонил в СЭПО, и все завертелось. Эрик задействовал весь аппарат, — довольно сказал Перссон.