Другие времена
Шрифт:
— Поздравляю, Генрих Генрихович, с премьерой. Видите, все хорошо прошло, а вы волновались. Нервы, нервочки... Видите, все отлично!
Немного помолчав, он прибавил:
— А платья все-таки нужно удлинить на два сантиметра. Ничего не поделаешь, мнение зрителя — высший суд!
Дочь эскулапа
Утром у меня было тридцать семь и два. Катя вызвала врача из поликлиники.
В семь часов вечера, когда я лежал в постели,
— Садитесь, доктор, — любезно предложила Катя.— Извините, как вас зовут?
— Элида Капитоновна, — свирепо сказала медицинская красавица. Чувствовалось, что она обижена своим несовременным отчеством.
— Ну, кто из вас? — строго спросила она.
Катя показала на меня.
— Он, мой муж.
— Градусник! — скомандовала великолепная Капитоновна и, сняв очки, холодно посмотрела на меня серыми светящимися глазами.
Наверное, как малогабаритный, я не понравился ей.
— Утром у нас было тридцать семь и два, — сказала Катя.
— Мало ли что у вас было утром, ставьте сейчас!
Через пять минут она брезгливо вытащила градусник.
— Тридцать шесть и девять, — сказала она голосом волка из мультфильма «Ну, погоди!».
Катя покраснела:
— Утром у нас было тридцать семь и два, потом он спал и потел,— оправдывалась она, как первоклассница, не выучившая урок.
Прекрасная Элида показала все тридцать два прекрасных зуба.
— Не мешайте! Я же не лезу к вам в кастрюлю. Мужчина, раздевайтесь!
Клюнув меня в спину фонендоскопом, она тотчас же отпрянула:
— Здоров! И нечего морочить голову.
Катя побледнела.
— Послушайте, девушка, будьте вежливой.
— Я не девушка, — оскорбилась Элида, — а старым тоже нужно вести себя.
«Старым!» Этого Катя не выдержала. Нам было всего по сорок.
— Послушайте, девушка, — сказала она ледяным голосом, — где вас этому учили?
— Хамите! — взвизгнула дочь эскулапа. — Ну так лечитесь сами. — И пошла к выходу.
Катя устремилась за ней. Положение было сложное, я чувствовал, что должен вмешаться, — но как?
И вдруг мой лечащий врач остановилась как завороженная возле дивана, где лежало Катино вязанье.
— Что это? — спросила она типично женским голосом.
— Кофточка, — сказала Катя, — самая обыкновенная.
— Обыкновенная?.. Это же чудо!
— Шестьдесят процентов мохера и сорок шерсти.
— Сорок? Как это у вас получается?
— Очень просто. Вот здесь ажур, а тут резинка.
— Потрясающе!.. У меня не выходит.
— Если хотите, помогу.
— И вам не трудно?
— Нисколько.
— Скажите, а этот рисунок
— Нет, сама придумала.
— Чудненько!
— У меня есть и другие, могу принести.
— И не жалко?
— Что вы!..
— Ой, какая вы добрая!
Катя ушла, а Элида впилась жадным взглядом в Катину кофточку, перебирая, как кошка, пушистую шерсть своими длинными розовыми ноготками. На меня она не обращала внимания. Я стоял, как статуя с обнаженным торсом.
Катя вернулась с грудой рисунков. Скоро она и Элида беседовали, как давние подруги, называя друг друга по имени.
— Мне кажется, этот фасончик, Катенька...
— Что вы, Элидочка! У вас пряменькие плечики.
— Вот уж нет, смотрите! — воскликнула Элнда и осталась в легкой кофточке, под которой угадывались идеальные плечи.
У меня стрельнуло в пояснице. Должно быть, радикулит.
— Простите, Элидочка, я ошиблась, но все-таки этот будет лучше.
— Нет, Катенька, у меня шея...
— Прелестная шейка!.. А может, этот, с открытой грудкой?
У меня застучали зубы. Наверное, начиналась лихорадка.
— А здесь, в этом месте, у меня немного широковато.
Я кашлянул, боясь, что они займутся более подробным разбором деталей.
Первой очнулась Катя.
— Боже мой! Почему ты голый? Ты же замерзнешь!
— Бедненький! — сжалилась Элида. — Надо вас осмотреть. Поглядим, что у вас. Так, так...
Она внимательно выслушивала меня, выстукивала.
— Сердечко хорошее... Чуть глухие тона... В легких кое-что слышу... Но это не страшно: организм крепкий, упитанный. Тело молодое.
Странно, совсем еще недавно я был стариком. Затем Элида ласково сказала:
— Ложитесь на спинку, пощупаем ваш животик.
Я застеснялся.
— Ну, ну, без глупостей, — пригрозила она. — Я для вас не женщина, а врач.
Стыдно признаться, но прежде всего я видел в ней женщину.
Окончив осмотр, она сказала Кате:
— Ничего серьезного, но болезнь может развиться. Пока что нужно легкое питание, постельный режим и никаких излишеств.
При этих словах она улыбнулась, а Катя почему-то покраснела.
— Больничный на три дня, а потом приду. — Элида подписала медицинский документ и, захватив Катин рисунок, ушла.
Три дня я вел мученическую жизнь. Я был здоров, у меня ничего не болело, но Катя требовала, чтобы я выполнял предписания врача, который так чутко ко мне отнесся.
К концу третьего дня припорхнула Элида. В руках у нее, кроме врачебной, была еще хозяйственная сумка. Поцеловавшись с Катей, она помахала мне рукой.
— Привет! Как мы себя чувствуем?
— Доктор, я совершенно здоров.