Другой путь. Трилогия
Шрифт:
– Скажите господам, герр Шульц, что я очень рад видеть их здесь. И буду счастлив приветствовать на любом из моих предприятий от Финляндии до Сингапура. В наш век открывающихся границ и международной разрядки деловым людям очень нужно такое общение, оно обогащает обе стороны и снимает непонимание. А непонимание – это убытки, которые никому не нужны. Особенно я хочу выразить свое восхищение русской красавице Анне Стрелцофф. Мне говорили мои дед и бабка, что самые красивые женщины живут в России, но, кажется, мои предки заблуждались. В России живут ангелы. По крайней мере, они там точно есть, теперь я знаю. И тем ценнее подвиг товарища Горбачева, открывающего
Герр Шульц разразился какойто длинной речь, в которой я десяток раз услышал «Анна» и ни разу «Горбачев».
Скомкав окончание экскурсии, я коекак умолил вицепрезидента вернуться – так ему не хотелось лишать Стрельцову своего общества.
Главное, что я вынес из этой нечаянной встречи – внешность нужно менять! Усы, очки, прибавить в весе фунтов шестьдесят, фарфоровые зубы – ничего не должно остаться во мне от Захара Майцева. Не хватало еще провалиться, если попадется ктото не столь сильно подкованный в конспирации, как старинный комсомольский вожак Нюрка.
Вечером я сидел в своем номере Ring и тихонько напивался. Только сейчас мне пришло в голову ощущение, что Серый отобрал у меня какуюто очень важную часть моей настоящей жизни и заменил ее неправильным суррогатом. Безмерно интересным и насыщенным, но суррогатом – не жизнью. И хотя мой папа – психотерапевт – считает, что психологию изобрели бедные евреи, чтобы ничего не делая стать богатыми евреями, мои мозги определенно нуждались в ремонте. Но к последователям Фрейда или Юнга я не пойду.
В начале восьмого я не выдержал и позвонил Шульцу с требованием срочно выдать мне место, где остановились русские.
Наверное, рядом с ним присутствовала та самая «фрау Шульц», потому что оказался он необыкновенно сговорчив и уже через пару минут я бежал по ступенькам лестницы вниз – к паркингу, где машины, которые отвезут меня к Аньке. Зря, наверное, напился.
Для проживания русским стажеркам выделили какойто домишко в Дёрлинге на Бёрнергассе: зелень, узенькая дорожка, метровой ширины тротуар и много припаркованных к обочине «Опелей».
Я попросил когото из своих бесчисленных ТомовМаксовПьеров остановиться через три дома после нужного и вернулся к нему пешком.
Обычная белая кнопка электрического звонка, цветы в клумбе – ничего неожиданного и все равно както не по себе. Дома я нажал бы на это звонок не задумавшись ни на секунду.
Та, что вышла ко мне на крыльцо, была и Нюркой, и не была ею одновременно.
Кофта с высоким воротником, джинсы, туго обтягивающие ладные ноги – такой могла бы быть Стрельцова в своих грезах. И тем не менее именно такая стояла она передо мною.
– Всетаки это ты, – вместо «добрый вечер» сказала она. На чистейшем русском.
– Так получилось, Ань. И я тоже очень рад тебя видеть. Погуляем?
– Ностальжи мучает монгольского героя?
– Не представляешь как. Так ты пойдешь?
– Знаешь, Майцев, если бы это был не ты, а ктото более серьезный, я бы плюнула в твои лживые глазенки! Но это ты – самый легкомысленный оболтус на курсе. На тебя что плюй, что по башке костылем бей – итог один.
– Ты забыла добавить «самый талантливый».
– Еще врун и фантазер.
– Талантливый, – настаивал я, сгребая ее в обьятия.
– И руки убери, СухэБатор. Ты еще и напился, – она повела своим тонким носом.
– Так ты согласишься погулять по этим чудным аллеям с монгольским героем? –
– Это не в Монголии, умник, – Стрельцова насмешливо фыркнула. – Подожди.
Спустя четверть часа мы брели по узкой улочке, пропуская редких прохожих, и Анька рассказывала мне, как оказалась в Вене:
– Вы уехали зимой, а я уже совсем собиралась увольняться. Зарплаты нет, отпуск не дают, на работе вечно никого не найти – одни пиджаки висят. Уже даже обходной лист в руках держала. И вдруг закрутилосьпонеслось… В марте приехали какието люди, стали искать достойных кандидатов на стажировку в Австрию. Ну, ты же знаешь, как у нас к загранкомандировкам относятся? Первый состав стажеров и набрали из директорского сына, директорского зама по научной части, пары начальников лабораторий, профорга и зама парторга. Еще ктото там от комитета комсомола был. В общем, когда эти семеро стали готовить документы, выяснилось, что предварительно требуется сдать тесты, а проверять их станут москвичи из такого же НИИ автоматики. А наши завлабы – результаты московских тестов. Плюс обязательное условие – немецкий разговорный, а таких вообще на весь институт десятка полтора человек. У кого семья, у кого болезнь, в общем, реальных стажеров пять человек и вышло. Тест мой на «удовлетворительно» приняли. Сказали, что это самый нужный результат – еще не забита голова догмами и имею представление о предмете. Вот так я здесь и оказалась. Неожиданно, в общем. И мне здесь очень нравится. Зарплата, правда, не очень… Пять тысяч шиллингов. Не походишь по театрам. Зато красиво и тепло. И цветы всюду. Пока мама жива была, она о таком всегда мечтала – чтоб вокруг меня везде цветы были. Даже предлагала в универ поступать на факультет биологии. У нее там ктото знакомый был. А я в системщики пошла. И теперь там, где всегда цветы.
И мы замолчали. Мне было просто хорошо идти в теплом вечере по тротуару австрийской столицы рядом с кемто знакомым и почти близким. Анька, наверное, просто еще раз вспоминала события последнего времени.
За нами тихо крался мой «Мерседес» с Паулем – так его на самом деле звали – за рулем.
– Знаешь, когда этот Шульц увел тебя, мальчишки бросились выяснять, что за важная шишка их посетила? – хихикнула вдруг Нюрка. – Я даже сама засомневалась, что это ты был. Важный такой. Плешивый.
– Лысый, – поправил я. – Солидный.
– Во, точно – солидный! И плешивый.
– Выяснили?
– Оказывается, ты важная птица, Захарка. Американский инвестор из числа самых желанных для любого предприятия. Мистер Твистер, бывший министр, мистер Твистер миллионер, владелец заводов, газет, пароходов… Спартак с Мишкой даже поспорили – есть у тебя десять миллиардов или нет?
– Есть, Ань, больше есть. Миллиарды есть, счастья нет.
– Нуну, – хмыкнула Нюрка, не желая принимать намек. – Расскажешь, как докатился до жизни такой, комсомолец Майцев?
Я покачал головой, отказываясь свидетельствовать против себя самого.
– Я американский гражданин и не буду давать показаний без присутствия американского консула!
– Какой же ты американец?
– Обычный. Четырнадцатая поправка к Конституции США, раздел первый.
– Ну Захар, ну будь лапой, не умничай. Расскажи! – Стрельцова пыталась подлизаться и даже взяла меня под руку.
Раньше такого за ней не водилось. Все ее любопытство прежде ограничивалось передовицами в «Правде» и успехами институтского стройотряда. Мне так казалось? Или этому она уже здесь научилась?