Другой Путь
Шрифт:
Принцесса Каролина Гессен-Дармштадская. Изображение создано ИИ на основе реального портрета принцессы.
Цесаревич кивнул, и они с принцессой начали. Ласси не был знатоком в музыке, но чувствовал, как иногда забегала вперёд лютня. Каролина смотрела тогда на Петра извинительно. Но, все звучало гармонично. Оба играли без нот. Петр Петрович раньше не слышал этой мелодии. И когда же принцесса успели порепетировать с Петром?
Перед старым воякой открылись поля под снегом и дождём его любимой Ирландии. Во всей мелодии было что-то кельтское.
Императрица не советовала Ласси после Гельсингфорса более чем по службе с Цесаревича общаться. Но после этой мелодии старый генерал стал в юноше себя молодого узнавать. Что ему терять-то на старости лет? Зять граф Павел Стюарт у Цесаревича был, говаривал что тот скоро открывает Шахматный Клуб, а там в учредителях Ушаков и сама Императрица. И ещё кое-кто. Почему бы не сходить самому и не поиграть? Есть надежда, что Пётр Фёдорович может и их ирландскому делу помочь, да и самому Цесаревичу будет чему у юного когда-то якобита, ставшего русским фельдмаршалом, научиться.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ВЕРХНЯЯ НАБЕРЕЖНАЯ. 8 ноября 1743 года
Посиделки у Строганова затянулись до полуночи. Матушка с Линой и Ульрикой уехали раньше. Я же забрал двоюродного дядюшку к себе на ночлег. Принцессы под рукой Императрицы, а мы с Фридрихом Августом ко мне поехали. А то родственники, а только пока и не виделись!
Фридрих Август Гольштейн-Готторп
Папа мой здешний этого моего дядю более других ценил. Даже именно его прописал мне в Регенты. Но, старший его брат Адольф Фредрик Эйтинский на себя сей труд возложил. И пришлось ехать Фридриху служить в Нидерланды, а потом в Пруссию. Так что нет у меня претензий к дяде этому.
Рассказал мне как старший дядя «волосы рвал» когда сестрица их младшенького братца Георга Людвига на своей дочке женила и в шведские наследники пристроила. Так что епископ наш на всю родню зол. И за свою свадьбу тоже. Англичане сбагрили в жены ему одногодку его принцессу Амелию. Ей уже тридцать два, да она ещё «с прицепом». Трёхлетний сын у неё от простолюдина Томаса Арнольда. Тот пока в Англии, но принцесса без него ехать не хочет. А дядя телится.
Подумал, что может это даже хорошо. Уговорю Матушку принять дядюшку Адольфа со всей семьёй. Пусть перешедшей к нам от шведов «Южной Карелией» поруководит. Отговорил я Елисавет Петровну отдавать Выборгскую провинцию и учреждать здесь «Старую Финляндию». В Борго и окрестностях, конечно, мы, как и пообещали оставили прежний закон — шведский. Но вот «Северная Карелия» мне не присягала, и ту уже в нашем праве мы провинцией в Санкт-Петербургскую губернию отдали. Пришлось для этого кое кому чуть ли рыло чиновничье не набить. Брюммер как уж крутился, но того же Лестока что от того только будет польза для Франции ему удалось убедить. Титул ему что ли дать? Графский. И землями в Южной Карелии наделить. Попрошу Матушку. Не всё же ему на деньги французов против них же и стараться?
Что-то
— Петер, я понимаю я мы тут гости, — вздыхает дядя, — да и ты сам не решаешь, но мог бы ты поговорить с Императрицей.
— О чём? О твоём в Киле генерал-губернаторстве? — пытаюсь нащупать нить разговора.
— И это бы не плохо, — оживляется дядя, — но я про Ульрику прошу тебя решить.
Так, вчера он мне уже напел про их любовь за рюмкой чая. Мол глянулась она ему и сошлись они душой в дороге. И мол если я не претендую, то не могу ли как Глава Дома его на брак благословить…
А я что? Я не против. Но похоже, что с ночных посиделок дядя протрезвел. Холодно же на улице. А мы как раз по Набережной к Зимнему с цокающей перед нами моей каретой ходим. Ветер от кучера наши слова относит. Потому можно надеется, что эту наши беседу некому до Матушки будет доводить.
— Поговорю, — обнадёживаю Фридриха, — и на счёт Ульрики, и по Килю, по первому можешь твёрдо надеется, а по второму… поможешь старшего твоего братца к нам на службу спровадить?
Дядюшка задумывается. Мне тут английская принцесса без надобности, но можно взять на воспитание её бастарда и под него и Ивана Антоновича как двойняшку его принять. Они же даже по дням почти ровесники…
— Помогу конечно, — отвечает дядя, — только не очень он уезжать захочет.
— Ну не захочет, значит ты будешь у нас отбитыми у шведов землями руководить, — выдаю альтернативу герцогу Голштинскому.
Дядя ёжится от порыва ветра.
— С Ульрикой? — спрашивает.
— Не отберу я её у тебя, — говорю, остановившись дядя, — не беспокойся.
— Я согласен, — произносит он, повернувшись ко мне лицом.
Вот и славно.
— Но всё же, — завершаю я тему, — давай попробуем дядю Адольфа в Россию переехать убедить.
Он кивает, и мы молча идем дальше. До Зимнего осталось метров тридцать. Он романтически задумчив, я же думаю, что коль вопрос у него по Ульрике возник значит, Матушка продолжает что-то мутить. Быстрее бы уже эти смотрины прошли. Мне нужна Каролина. И Катя. Хоть разорвись. Что я в падишаха как-то не попал?! Не мучался бы запретом гаремы заводить.
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. 8 ноября 1743 года.
Мы пили чай. К моему удивлению, Катя начала первой. Видимо чувствовала, что надо объясниться.
— Пётр, тебе Силантий вчера что рассказывал?
Пожимаю плечами.
— Что ты внучка князя Прозоровского, и, смею полагать, что ты дочь Светлейшего Князя Меншикова.
Катя помолчала. Затем сказала лишь одно слово:
— Прости.
— Почему ты скрывала это от меня?
Горький вздох.
— Барыня не хотела такого родства. А потом стало опасным быть дочерью Меншикова. Я и сама-то от матушки, когда она умирала узнала. Она не хотела в Сибирь. А потом, как Александра Александровича простили, боялась, что погубит он меня если узнает. Там наследство, да и не всё его сыскали. Пока я рядом с тобой, никто не приступит ко мне. Никто не посмеет обидеть любимую крепостную Цесаревича. И мне вправду хорошо с тобой. Мне никогда в жизни не было так хорошо и покойно на душе. Я даже поверила в счастье. Прости. Я просто дура.