Другой Путь
Шрифт:
— Иван Михайлович, что случилось?
Бывшая Регентша не гневалась на разбудившего. Да и как ей на него гневаться? Появившийся месяц назад Орлов сделал им некоторые послабления. Они стали чаще гулять. Лизу крестили наконец в гарнизонной церкви. Они с мужем впервые за год наконец увидела отнятого у них в Риге сына. Иван её не сразу узнал. Потом был рад. Прижался. Но не плакал. Говорил плохо. По-русски.
— Ничего, просто вам пора собираться, — спокойно сказал комендант.
— Куда?
— Вас переводят, Ваше Высочество. Все уже уж погружены. Вас не хотели будить.
«Опять?
Много времени на личные нужды Орлов ей не дал. Как Анна умылась, комендант лично помог ей надеть шубку.
«От чего такая галантность? К добру ли? Скинули-таки петрову выблюдицу с чёртушкой? Господи, пусть так будет!»
Анна Леопольдовна перекрестилась.
Как и год назад их ждали возки. Крещенские морозы прошли. Но трубы на двух возках показывали, что они даже будут топиться.
«Видно далеко повезут. Обратно? Откуда взяли. Или нет? Может Лизка решила их отпустить? Тут же рядом граница».
Все уже были на местах. Менгден радостно махала в одном окне с Катериной. Показала Анне спящую Лизу. Муж сидел в другом возке в недоумении.
«Послал же господь в мужья увальня! Смел Антон, да прост. Да и сама я не львица».
Маунзи вынес на руках одетого Ивана. Тот был плох. Анна рванулась к сыну.
Шедший рядом с врачом солдат чуть её притормозил.
— Ваше величество, — тихо произнёс Майкл Маунзи, — простыл И… ван, я спустил ему кровь, пусть теперь выспится.
Анна благодарна кивнула своему лейб-медику.
Тот пронёс юного Императора в теплый возок к отцу. Мать же последовала к дочкам. У них тоже топилось.
Кортеж тихо двинулся в ночь. Растущая луна ясно освещал дорогу.
Уезжающие верили в лучшее. Им никто ничего не говорил. Они и сами боялись счастье спугнуть ненароком. Потому как сказано, что не стоит в решительный час излагать своих надежд — тем можно прогневить Бога. Да и что слова сейчас могли изменить?
Post scriptum
МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ПЕРШПЕКТИВНАЯ ДОРОГА. У СЕЛА ВСЕХСВЯТСКОГО. 23 декабря 1744 года.
Четвёртый день катим с Матушкой, половиной её двора и гостями в Москву. Родные снежный просторы за полузамёрзшими окошками уже надоели. Нет. Не надоели. В печёнках сидят. Это когда из Екатеринбурга поездуешь в Хабаровск и наблюдаешь сплошную, изредка прерываемую реками и городами, тайгу. И всё же, впечатление разное. В купейном вагоне природа за окном — картинка, ты в своем мирке едешь. Здесь же трудно не прочувствовать прелести русских зим.
В Москву с Царицей едут только свои. Охрана сгоняет встречных и прилипал на обочины. Впрочем, и попутчиков по вагону поезда на третий день знаешь уже как облупленных. Если молод и холост, то некоторых из попутчиц даже глубже. Но здесь у нас поезд приличный. Санный. Императорский. Все или семьёй, или в «однополых» возках едут. Иногда только пересаживаемся.
Вот и сейчас ко мне тёткин муж подсел. Греться. Тётка «беседует с дамами», а нормальной печкой я только Её возок, «возок цесаревича» и свой под голштинским гербом успел оборудовать.
Впереди Всехсвяцкое. Там обычно перед Москвой последняя остановка. Это Багратионов-Грузинских поместье. Сошелся я в прошлый приезд там с царевичем Александром Бакаровичем. Посмотрел производства, типографию грузинскую. Образован он, мыслит широко. Такому под моей рукой найдется дело и место. Думаю, взять этого батонишвили дружкой на венчании. Хотя, Матушка старше найдет. В этом году восстание Несмеяна Васильева Кривого под Нижним урон большой принесло Багратионовых семейству. Не знаю возместила им казна потери иль нет.
Пока же ведем с Разумовским задушевные беседы. Не спешно. Его тоже мутит уже второй день с этой дороги. Алексей Григорьевич у меня даже ожил немного. Остыл. У царица топят жарче. В том что, пока русских ученых мало, гнать с русской службы иноземцев рано я его вроде убедил. А вот в моих голштинских делах он не хочет участвовать.
— Петро, — величает он меня на свой малороссийский манер, — ну зачем нам то это английский бастард сдался?
— Так они ж с Иваном то возраста одного, месяц в месяц, — пробую убедить мужа тётки, — были бы как двойняшки.
— А надо оно нам? — вопрошает Разумовский, — чей он сын быстро пойдёт весть, да и матушка его по твоей задумке с мужем к нам приедет…
Что верно то верно. Разморило меня что-то. С спины мне хорошо грет.
— Ну так сговоримся что б выдала за своего.
— Ох, молод ты, Петь, — вздыхает граф, — зачем нам сор из избы выносить, а и видно же будет кто люб матери.
Что, верно, то верно. Я особо и не надеялся. Обнадёжил родича по пьяни. Ну, «несшогла так нешмогла». Придется Фридриху с Ульрикой ехать в Борго управлять. Но по остальным предложениям у Разумовского возражений нет. И вроде уже не против и Матушка. А герцогство моё и нынешнего регента-наместника ещё потерпит.
— Петро, сам по суди, мы тут между Ивановичами и Петровичами разобраться не можем, Ушаков устал заговоры разоблачать, — продолжил Разумовский, — а ты тут ещё со стороны полупринца зовёшь, вроде вам даже свойственника.
Да. Ушаков точно не заходил в декабре ко мне в гости. Занят значит сильно. Всё же не подумал я об этой ситуации. Если английского бастарда с регентом моим Голштинским Адольфом Фридрихом и Амелией Софией урожденной принцессой Великобританской и Ирландской приглашать, то не только у французов и австрияков будет кого вместо нас на трон русский посадить. Хотя вру. Додумал. Знал, что Матушка в этом откажет. Но как в том анекдоте про Сталина надо было и «покраску кремлёвкой стены в синий цвет» было предложить.