Друзья друзей
Шрифт:
– Моей подписи нет в этих обращениях, товарищ полковник.
– Знаю, что нет. И мне интересно почему. Тебе наплевать, что происходит с твоими друзьями по казарме?
Корнеев задумался на какое-то время.
– Мои друзья сами решают, как им поступить, товарищ полковник.
– Сомневаешься, – заметил Рябов. – Колеблешься. Это хорошо. Если бы ты чеканил ответы, как робот, я бы заподозрил у тебя синдром Аспергера, и следующие недели ты бы провел в психушке. Послушай меня, рядовой. Я слышал, что в этой части таких, как ты, не держат за людей. Так это или нет – разберутся другие. Я не буду требовать от тебя стучать на товарищей,
В этот момент маска безразличия на лице Корнеева заметно подернулась. Он быстро посмотрел на Рябова, но тут же снова попытался успокоиться.
– Вот оно что, – кивнул полковник. – Ты пытаешься меня просчитать. Решить, друг я тебе или враг. Нет, пить с тобой мы не будем. Зато я дам тебе другую возможность разобраться.
Он поднялся, став напротив рядового. Рост у них был почти одинаков, так что зрительному контакту ничто не мешало.
– Позволь мне представиться, – промолвил полковник. – Меня зовут Александр Рябов, свой позывной я сообщу тебе позже. Назначен генштабом на должность начальника экспериментального полигона «Буревестник» по усиленной подготовке бойцов. Подробности расскажу, если примешь мое предложение. Я предлагаю тебе сменить эту конюшню на новую местность и продолжить службу под моим руководством на «Буревестнике». Как ты на это смотришь?
– Вы предлагаете мне выбор, товарищ полковник?
– Я только что это сказал. Приказ о переводе поступит, если ты того захочешь. И хватит каждый раз обращаться ко мне по званию.
– Что от меня требуется?
– Ничего, – ответил Рябов. – Ты мне подходишь.
– Я… я не знаю, – проговорил Корнеев. – Почему я?
– Скажу, как только ты согласишься.
– Мне не приходилось слышать о полигоне «Буревестник».
– Мало кому приходилось. Это тренировочный лагерь, ничего фантастического. Но гарантирую: притеснения личности там не будет. У тебя минута, решай.
Виктор Корнеев размышлял ровно минуту.
– Решил? – спросил Рябов.
– Если мне будет позволено уточнить… вы берете только меня из этой части?
Полковник чуть не подпрыгнул от мысленной радости. Не так дурен оказался его рекрут.
– Аналогичное предложение будет сделано еще трем рядовым, – ответил он. – Так каков твой ответ?
– Я согласен, товарищ Рябов.
– Называй меня Пастух, когда никого нет, – сказал полковник и протянул руку, которую Корнеев тут же пожал. – Собирай личные вещи. Через двадцать минут жди у машины, все бумаги я подготовлю.
– Будет сделано! Но у меня вопрос… Вы сказали, что ответите на него, если я соглашусь.
– Ну?
– Почему выбрали меня?
Рябов рассмеялся, глянув чуть в сторону, и подошел ближе. Неожиданно он положил руку на плечо Корнееву – совсем как отец.
– Да потому что ты умудрился взбесить Васильченко и чуть не довел его до приступа, – сказал он. – А это надо уметь. Понятия не имею, как вы тут проводили время, но мы это обсудим, и я сделаю выводы. А теперь – собираться шагом марш!
2
Московская Зона, второй день
17 марта 2014 г.
10:42
Во вторые сутки в Зоне город выглядел так, словно шел второй год аномального заражения.
Людская масса перестала быть массой, не сильно потеряв при этом в количестве. В отличие от вчерашнего дня оказавшиеся на открытой местности москвичи больше напоминали спонтанно возникших из ниоткуда чужаков, нежели элементы социального звена. Вчера каждый из них был беглецом, сегодня – выжившим. И этот опыт не проходил зря. Никто не смотрел никому в глаза – эта черта оставалась единственной, напоминавшей о столичных привычках. Сегодня она обрела новый смысл. За неверно истолкованный взгляд на улицах Москвы убивали. Чаще, чем за просьбу о помощи или звучащий невинно вопрос, хотя и реже, чем за замеченное оружие.
Природа проводила прополку общества по своим правилам, расставив малозаметные лужицы с искрами, протянув тонкие паутинки на уровне глаз, рисуя узоры из чего-то, напоминавшего мел, на стенах зданий. Первая стадия проверки на внимательность, которая по меркам сталкеров была обычным запрещающим знаком со световыми сигналами. Так, запретный участок, через который лучше не ходить. В Старой Зоне такие места даже не считались за опасные. К чему переживать за случайное попадание туда, куда можно не соваться? Видно же, что аномалия. И детекторы не нужны – достаточно бокового зрения. Видимая и интуитивно понятная аномалия – чепуха, о которой не стоит говорить, сродни трансформаторной будке в спальном районе, бочке с пропан-бутаном или ползущему экскаватору. Штуки опасные, но в обществе не считающиеся таковыми ввиду своей простоты. Там даже дети играют. Как может взрослый человек туда лезть?
Сегодняшний день показал однозначно – может.
Тела на улицах, которых при любой видимости можно было насчитать с десяток на квартал, далеко не всегда походили на тела. Это и было плохо. Труп в пиджаке мог никого не отпугнуть, пока не подойдешь поближе и не поймешь, что у данного господина грудную клетку всосало куда-то в дебри подземных пустот. А вот висящая в воздухе вставная челюсть казалась скорее заманчивой диковинкой. Не сразу поймешь, что ее владелец вовсе не расставался со своей челюстью и просто висит на ней, поддерживаемый непонятной силой, делающей невидимой органику вместе с кожаной либо хлопчатобумажной одеждой, – и, возможно, все еще жив.
Сейчас на улицах выживали только два типа людей: наблюдательные и везучие. Они не могли составить основу нового общества. Они были слишком разными. В получившейся зоне обитания не было места двум разным биологическим видам.
На каждые три тела с признаками аномального расчленения приходилось одно со следами от пуль, лезвий, камней и всего того, на что у природы воображения не хватало. Возможно, статистика была неверной. Иногда причина смерти казалась неопределенной. Иногда наличествовали все сразу.