Друзья и соседи

Ласкин Борис Савельевич

Эту фразу я, конечно, в кабинете не произнёс. Я только курил и мысленно повторил те мои слова и при этом думал и гадал: откуда ему всё известно?

А начальник тоже закурил и опять посмотрел на меня.

Тогда я сказал:

— Это кто же, интересно, так вас проинформировал.

— Никто. Я это слышал сам.

Вы меня извините, но сами вы данные слева никак слышать не могли.

— Почему?

— А потому, что лично вы с удочкой сидели в отдалении,

— Не сидел я с удочкой в отдалении. Я лежал поблизости за кустиком и собирался уж было задремать вдруг слышу — обо мне разговор идёт…

Рассказывает

мне это начальник, и я вспоминаю: действительно, лежал там на травке какой-то гражданин в тренировочном костюме, вроде бы спал, лицо локтем закрыл от солнца. Я ещё подумал: а вдруг он из нашего главка, услышит, а потом проинформирует весь коллектив. Я говорю начальнику:

— Прошу понять меня правильно. Я и сейчас трезвый, и в субботу капли в рот не взял…

— Ну и что же?

— Как я сейчас вас ясно вижу, так я и в субботу видел вас на берегу с удочкой.

— Не было этого.

— То есть как не было, когда я вас ясно видел своими глазами!..

— Своими глазами вы ясно видели моего родного брата Игоря. Он обожает рыбалку. А работает он директором цирка. Мы с ним очень похожи. Нас даже мать родная часто путает… Так что вытащил вас не я, а Игорь Александрович, и свои слова благодарности адресуйте ему.

Дело прошлое — здесь я полностью растерялся.

Я встал и сказал:

— Теперь мне всё понятно. Пойду в цирк.

Начальник тоже встал.

— Не смею вас задерживать.

Последнюю свою фразу он произнёс не мысленно.

Он сказал её вслух.

Без пяти семь

Вошёл Гусяев спокойно. Угрожающе спокойно. Вошёл и прикрыл за собой дверь.

Устремив прямо перед собой строгий немигающий взгляд, он скрестил руки на груди и стал похож на Наполеона из кинофильма «Ватерлоо». Потом, не меняя выражения лица, он отбросил руки за спину, и в этой его позе явственно обозначилась независимость, граничащая с вызовом.

Таким его ещё директор не видел.

— Привет! — сказал Гусяев и, не дожидаясь ответа, иронически усмехнулся. — У вас очень удивлённый вид. Как это я вдруг пришёл к вам в кабинет без приглашения и без доклада. Не так уж часто заходят к вам сотрудники побеседовать с глазу на глаз. Только одно условие — прошу меня не перебивать. Раньше вы говорили, я молчал. Теперь ваша очередь молчать!

Гусяев вынул сигарету, но, не найдя спичек, нервно сунул сигарету в карман.

— Кто дал вам право, уважаемый товарищ директор… А впрочем, за что вас уважать? За то, что вы меня оскорбили? Я помню ваши слова… — Скривив губы, он изобразил глуховатый голос директора: — «Трудовая деятельность товарища Гусяева не ограничивается его речами на собраниях. Он беззаветно отдаёт большую часть своего рабочего времени решению очередных задач, и в первую очередь — решению кроссвордов…»

Гусяев сжал зубы, поиграл желваками.

— Удивляетесь, как я это всё запомнил? А у меня хорошая память. Я как сейчас помню, когда про институт появилась в газете статья «Большой успех коллектива», я вам сказал: «Хорошо, Иван Максимович, про нас написали». А вы мне что ответили?… «Очень жаль, что к вам, товарищ Гусяев, это пока не относится». Вы меня унизили — раз. Оторвали от коллектива — два. И чересчур выпятили себя — три. За такой стиль руководства вам спасибо не скажут!..

Гусяев

помолчал, как бы раздумывая: сказать? не сказать? И, решившись, доверительно сказал:

— Мне на днях предстоит свидание с одним большим человеком. Фамилию называть не буду. Не имеет значения. Товарищ безусловно спросит: «Как дела в институте?» И мне придётся откровенно высказать своё мнение.

Гусяев потянулся за сигаретой, но, вспомнив, что у него нет при себе спичек, махнул рукой.

— Не делайте вид, что вы и коллектив — одно целое. Я помню, в прошлом году, когда отмечали юбилей института и был торжественный вечер, вы ни разу не пригласили потанцевать ни председателя месткома Торопыгину, ни доктора наук Алевтину Панкратьевну Маевскую. Вы весь вечер танцевали с лаборантками, с девчонками, у которых в институте пока что ни положения, ни особых заслуг. Я вас сразу раскусил. Пусть, мол, коллектив видит, какой директор простой, какой он демократичный. Вы не отворачивайтесь, не прячьте глаза. Я вас насквозь вижу. Я прекрасно понимаю, что вы за человек!.. — Гусяев бросил взгляд на часы. — Жаль, у меня времени мало, а то бы я вам ещё врезал.

Он облизнул пересохшие губы, выпил глоток воды и снова взглянул на часы. Было без пяти, а в семь по телевизору хоккей.

— Всё. Привет!

Метнув на прощанье уже не просто строгий, а испепеляющий взгляд, Гусяев круто повернулся и, поправив причёску, вышел из ванной комнаты.

РАБОТНИЧКИ

Сон

Заместителю начальника отдела труда и зарплаты Главного управления материально-технического снабжения Министерства местной промышленности Василию Аристарховичу Козодоеву приснилось, что он лебедь.

Ему привиделось, что он — мужчина средних лет, склонный к полноте и раннему облысению — запросто превратился в птицу, всем своим обликом выражающую грацию, в чём сможет легко убедиться каждый, кому посчастливится увидеть известное хореографическое произведение «Умирающий лебедь».

Для того чтобы наиболее точно передать характер необыкновенного сна В. А. Козодоева, предоставим ему слово.

— Прежде всего хочу официально заявить, — сказал Василий Аристархович, — что, поскольку сон — явление бесконтрольное и стихийное, я, как единственный очевидец, никакой ответственности за содержание своего сна нести не могу.

А теперь я изложу сон в порядке видения.

Сперва я увидел озеро. Потом на берегу заметил довольно-таки оживлённую группу сослуживцев, в частности — плановика Братцева, машинистку Веру Свекольникову, бухгалтера Шуйскую Нину Ивановну и артиста Сергея Филиппова. Хочу сказать, что присутствие артиста в нашем коллективе даже во сне показалось мне случайным.

Все лица, которых я назвал, сидели на траве и ели воблу. Кто-то из них пил пиво, но кто — уже не помню, «Интересно, где они достали воблу?» — подумал я и вдруг чувствую, что плыву по воде.