Друзья и соседи
Шрифт:
А управляющий протягивает конверт:
— Прочитайте повнимательней, что здесь написано.
Я читаю: «Улица Чехова, 7/15. Межремстройконтора. Управляющему».
И тут у меня вдруг наступает полное просветление ума.
Я говорю:
— Почта ошиблась. Не в ту контору письмо доставила. Значит, это всё не про меня, а про совершенно другого Попова!
А управляющий слегка улыбается и говорит:
— Да. Произошла ошибка. Теперь я вспоминаю, у них тоже работает Попов. Сергей Александрович. Главный инженер и, насколько мне известно,
Я говорю:
— Так-то оно так, но письмо есть письмо. Давайте я его запечатаю и исправлю ошибку почтовых работников.
А управляющий задумчиво на меня посмотрел и говорит:
— Ошибки нужно исправлять.
Когда я вышел от него, я себе так сказал: будь я посмелей, узнал бы номер и позвонил лично министру связи насчёт того, что надо улучшать работу почты Я бы сказал: здравствуйте, товарищ министр! С вами говорит некий Попов…
Утехин и другие
Закрыв глаза и уронив голову на ладонь, Утехин тяжко грустил.
Сегодня суббота. После работы он обещал сразу приехать домой. Он собирался пойти с женой в театр. Кроме того, нужно было ещё успеть наладить ребятам телевизор, что-то там с ним стряслось. Такой был хороший план, и всё сорвалось. Л кто виноват? Кто его уговорил зайти выпить по случаю субботы? Выпить выпили, но потом все куда-то ушли, а он, Утехин, остался.
В закусочной было людно. Рядом за столиками ели, пили, разговаривали, между тем никому и в голову на приходило, что Утехину грустно.
Прерывисто вздохнув, как ребёнок после долгого плача, Утехин стукнул кулаком по столу и, обращаясь к вазочке с салатом, вызывающе спросил:
— На каком основании вы мне замечания делаете? Что ж вы думаете: если вы начальство, значит, вам можно вмешиваться, да? А может, это моё личное, персональное дело. Я вам не указываю? Не указываю. И вы мне не указывайте!..
Утехин налил рюмку. Выпил,
— «Недостойное поведение, недостойное поведение»! Что, человеку уж и выпить нельзя? Что я, алкоголик?
Задушевную беседу с салатницей прервал высокий хрипловатый голос:
— Извиняюсь, разрешите к вашему столику?
Утехин обрадовался. Наконец-то появился желанный собеседник. Смахнув со стола крошки, а заодно и пустую тарелку, он встал и широким жестом указал на стул:
— Прошу.
Сосед оказался на редкость общительным человеком. Опрокинув стопку, он бодро сказал:
— Я почему к вам за столик сел — вижу, культурный человек сидит, не скандальничает, ожидает, пока ему ремонт сделают. Я таких заказчиков очень уважаю.
— Почему вы меня заказчиком называете? — удивился Утехин.
— Раз я мастер ателье «Ремонт обуви», значит, для меня все люди заказчики. На общем основании. В порядке живой очереди. И конец. И точка. И всё. И будь здоров.
— Простите, ваше имя-отчество?
— Хлобыстов Елизар Иваныч.
— Очень приятно. Если не возражаете, я вас буду звать просто Вася.
— Пожалуйста.
Друзья заказали водки и полдюжины пива. Через полчаса они уже были на «ты». Держа собеседника за пуговицу, Утехин облизывал губы и говорил:
— Вася, ты меня уважаешь?
— Уважаю. А ты меня уважаешь?
— Уважаю. В состоянии ты понять, что я обиженный человек? Тарасов Николай Григорьевич — начальник главка. А Утехин кто? Утехин рядовой работник. А если рядовой работник желает выпить, может начальство запретить?
— Не имеет полного права.
— Но он же меня на прошлой неделе вызвал и говорит: «Товарищ Утехин, на вас жалуются сотрудники, мне звонила ваша супруга. Вы, — говорит, — работать стали хуже и пьянствуете, ведёте себя недостойно». Ну ты мне скажи, Миша, могу я это спокойно слушать?
Наречённый Мишей Хлобыстов покачал головой.
— Ты ж не на производстве пьёшь, правильно?
— Ясное дело.
— Значит, конец. И точка. И всё. И будь здоров.
— Главное дело, — взорвался Утехин, — если вы, говорит, не прекратите это безобразие, нам придётся расстаться.
Он стёр рукавом слезу и грохнул по столу.
— Ты не расстраивайся. Давай выпьем. — Хлобыстов налил Утехину. — В случае чего оформляйся к нам в ателье. Подучишься и будешь работать как человек.
Не могу я в сапожники идти, — скорбно сказал Утехин, у меня среднее техническое образование. Знаешь что, Вася, давай куда-нибудь уедем от начальства.
— Куда?
— В Курск.
Договорились. Тем более Курск моя родина. Я сам в Краснодаре родился. Сядем на поезд и уедем. Пусть Егоров рыдает, волосы на себе реет, что такого работника потерял.
— Не Егоров, а Тарасов.
Они чокнулись и выпили.
У тебя Тарасов, у меня Егоров. Директор ателье. Только от него и слышишь: «Хлобыстов, ты мне план срываешь!.. Хлобыстов, ты не нынче-завтра алкоголиком заделаешься!» Что твой начальник, что мой директор — одного поля ягоды. Поехали, и конец. И точка. И всё. И будь здоров.
На Казанском вокзале, куда приятели прибыли на такси, билетов в Курск почему-то не оказалось. Пришлось тут же изменить маршрут.
— Поедем в Раменское, — сказал Хлобыстов, — тоже будет неплохо…
Стоя в вагоне электрички, Утехин и Хлобыстов, с трудом сохраняя вертикальное положение, нежно смотрели друг на друга и порывисто обнимались.
В вагоне было по-субботнему тесно. Нагруженные корзинками и свёртками москвичи торопились за город, на дачи.
Утехину опять стало грустно, и он предложил спеть. Его дружок не возражал, и они запели. Громкий дуэт их не отличался стройностью. Видимо, сказывалось отсутствие школы. А может быть, виною этому было то, что Утехин пел «Спи, моя радость, усни», а Хлобыстов «Из-за острова на стрежень». На этот разнобой в репертуаре указал сотрудник железнодорожной милиции, который к полному удовлетворению слушателей высадил солистов из вагона.