Друзья с тобой: Повести
Шрифт:
— Не целуйтесь, вы чужой… — запротестовал Федор Петрович. Но Николай Егорович все равно целовал и говорил, что нет, не чужой, а его отец, что они очень похожи. Пусть спросят у ребят.
Удивленные странным поведением незнакомого летчика ребята пристально всматривались в него и Федю и вдруг закричали, что да, похожи. Но Лялька запротестовала:
— Он же рыжий, Федор, а вы седой!
Федя обиженно надулся и сейчас же отвернулся от Ляльки. Подумаешь, рыжий! Горев его утешал — он и сам был таким когда-то. Потом он осторожно спросил Федю про мать. Нет, у Федора Петровича матери нет, у
Николай Егорович вздохнул с великим облегчением.
— Но она все равно как мама, — добавил Федя.
– Но сейчас тетя Клава ушла, и квартира замкнута.
Тогда Горев недолго думая пригласил всю компанию в кафе «Арктика» угощаться мороженым. Предложение было принято единодушно. Окруженный ребятами, Николай Егорович шел но деревянным тротуарам, держал за руку Рыжика и… улыбался. Горев был счастлив. Он с наслаждением слушал Федин рассказ про настоящую Арктику, которая находится за Белым морем. Там, оказывается, живут белые медведи и нерпы. Нет, Горев этого, конечно, не знал. Выяснилось, что дома у Федора Петровича на полу лежит белый медведь. Но пусть Горев не боится — это только медведица шкура. Она не кусается и ничего не говорит. Горев обещал не бояться.
Мороженое ели долго. Съев свою порцию, белокурые мальчуганы начали старательно облизывать блюдечки. Горев им это запретил и купил по второй порции. Федя поспешно доел свое мороженое и тоже попросил вторую порцию. Но Лялька сказала, что ему больше давать нельзя, потому что он может заболеть ангиной.
— Горев, Лялька врет, -пробормотал обиженный Федя. Бросив на Ляльку уничтожающий взгляд, он добавил: — Тогда и ей не покупай! У нее тоже была ангина.
Компания вернулась домой в самом хорошем настроении. Николая Егоровича и Федю ребята проводили до самых дверей квартиры тети Клавы, или, как они называли ее, Клавдии Акимовны. Они даже предлагали Гореву войти в дом вместе с ним и подтвердить, что он самый настоящий Федин отец. В этом теперь никто уже не сомневался!
Горев поблагодарил и отказался. Он опять был взволнован, перестал улыбаться и не спускал с Феди тревожных глаз. Сжав Федину руку, он решительно постучался в дверь.
Молодая женщина с короткими пышными волосами, в гимнастерке, перетянутой ремнем, открыла дверь.
— Тетя Клава, это Горев, — объявил Федя. — Он теперь мой папа!
Тетя Клава отступила назад, пристально взглянула на Горева.
— Что ты выдумываешь? — недовольно сказала она.
— Правда! Ты не бойся его, — Федя ободряюще ей улыбнулся. — Он хороший, Николай Егорович. Он мороженое…
Тут Федя запнулся, сморщил жалобно толстенький нос и оглянулся на Горева за поддержкой. Но тот не заметил его взгляда. Почему-то прерывающимся голосом спросил;
— Ваша фамилия… Воронцова?
Федя раскрыл рог сказать, что они с тетей Клавой Белкины. Почему Горев не хочет этому верить? Но, к его удивлению, Клавдия Акимовна сказала;
— Да, была. А теперь Белкина.
Николай Егорович громко, радостно засмеялся и воскликнул:
— Здравствуйте, Клавдия Акимовна, дорогая! Я действительно Федин отец.
…Так у открытой двери они и
— Ты дай Гореву чай с шаньгами.
Гулял Федя недолго. Вечерело, во дворе, кроме Ляльки, с которой он после случая с мороженым не разговаривал, никого не было, и уж очень он боялся, как бы Горев не раздумал быть его отцом. Он осторожно вошел в комнату. Тетя Клава и Николай Егорович сидели за столом. У Горева было очень печальное лицо. На широкой ладони он держал маленькое кольцо, и Феде казалось, что большая его рука дрожит. Кольцо это Федя хорошо знал; оно называлось «маминой памятью» и бережно хранилось в шкатулке. Он подошел к столу, спросил:
— Ты отдала ему кольцо? Насовсем?
Клавдия Акимовна кивнула и, притянув Федю к себе, крепко обняла. Потом она встала и ушла в кухню ставить самовар.
Федя развлекал гостя. Сначала он показал Гореву медвежью шкуру. Тот рассеянно похвалил — видимо, шкура ему не понравилась. Тогда Федя принес свое деревянное поломанное ружье и велел Гореву починить. Николай Егорович чинил долго, больше смотрел на Федю и на дверь в ожидании Клавдии Акимовны. Федя с откровенным недоверием спросил:
— А ты умеешь?
— Я стараюсь… Ты его здорово отделал.
Ружье Горев все-таки починил. Федя великодушно похвалил:
— Ты молодец! — и пошел показать Клавдии Акимовне. Она стояла около самовара и не замечала, что он давно кипит. Глаза у нее были скучные, задумчивые.
— Феденька, — сказала она, — вот и нашелся твой папа… Было непонятно, почему не радуется тетя Клава папиному возвращению. Он спросил ее об этом.
— Я от радости в себя прийти не могу, — возразила она. Федя внимательно всмотрелся в ее лицо — искал радость, но так и не нашел.
Было решено, что Федя поедет к бабушке, матери Николая Егоровича, и будет там до тех пор, пока не закончится война. Николай Егорович и Клавдия Акимовна вернутся на фронт. Он — в свой полк, она — в госпиталь, где хирургом работает ее муж Петр Белкин.
Вскоре Горев и Федя провожали Клавдию Акимовну. Через Двину на вокзал они ехали на ледоколе, и Рыжик оживленно рассказывал, как недавно здесь ездили по льду на оленях. Горев слушал внимательно и не спускал с Феди глаз. Федя задумался. Потом спросил серьезно:
— Ты всегда будешь папой?
— Теперь уже всегда. Больше ты, Рыжик, не потеряешься.
— Тогда меняемся ремнями?
Николай Егорович сказал, что дома сделает в своем ремне новые дырочки и вручит его Рыжику.
На вокзале Клавдия Акимовна крепко обняла Федю.
— До свидания, Федор Петрович! Ты не забудешь меня?
— А когда ты приедешь? — Федя подозрительно потянул носом.
— Скоро. Закончится война — сразу к тебе. А ты… ты не забывай меня. Каждую неделю присылай мне свои рисунки.