Дрянь с историей
Шрифт:
Ева не стала возражать, только закрыла глаза, позволив себе нырнуть в ощущения и отвлечься от всего остального.
Она не лгала. И пусть думает что хочет.
Как бы Дрянин себя ни вёл, но целовал так, как прежде: сладко и уверенно, не принуждая, а увлекая и туманя разум. Но поцелуй вскоре прервала пронзительная трель смутно знакомой мелодии. Ева растерялась, а вот адмирал сообразил сразу, шагнул, тихо ругнувшись, к висящему на спинке стула кителю, принялся искать карманы, и до Калининой наконец дошло: у него звонил наладонник. Здесь, где не было сети, и их всех отдельно об этом предупреждали!
Серафим вновь ругнулся, надел китель на голое тело и вот тогда уже попал в карман и достал надрывающийся
— Ты не вовремя, — вместо приветствия буркнул Серафим и усмехнулся, бросив взгляд на Еву: — Ну да, почти с бабы. Что хотел? — Некоторое время он молча слушал, и Ева поймала себя на том, что любопытно навострила уши. Встряхнулась, мысленно ругнулась и принялась застёгивать босоножки. — Почему я не удивлён, — устало вздохнул наконец. — Значит, буду выкручиваться. Я понял. Ты сам только что про бабу спросил, как думаешь? Да, чёрт тебя дери! Отдохнёшь с вами… Ладно, разберусь. Я разберусь, сказал же! Иди ты… — закончив разговор матерным посылом, Серафим бросил наладонник обратно в карман и раздражённо пробормотал себе под нос, пялясь в пространство перед собой с таким видом, словно забыл о существовании гостьи: — Когда я уже сдохну окончательно?
— И всё-таки кто ты? — спросила Ева через десяток секунд, нарушая повисшую нервную тишину. — Демон?
Серафим передёрнул плечами и странно двинул головой, разминая шею, обернулся к женщине. Снова смерил её взглядом и, оскалив в подобии улыбки острые белые зубы, проговорил:
— Нет, детка. Всего лишь покойник. — Но задать новый вопрос не позволил, продолжил: — Пока можешь идти. Я позову, когда понадобишься. Мурка, брысь, — взгляд переместился на тварь, всё ещё перегораживающую проход. Та опять облизнулась на гостью, стриганув в сторону адмирала округлыми львиными ушами, но больше никак не отреагировала. — Брысь, я сказал! Обе! — тихо рыкнул он.
Тварь отскочила назад и исчезла, словно была галлюцинацией. Ева бросила на него злой взгляд.
— Всё-таки ты сволочь.
— Дрянь. Мне так привычнее, — осклабился он. — Иди, пока я не передумал. Или ты больше не волнуешься о собственной репутации?
Сказать ему хотелось ещё очень многое, почти всё — непечатными выражениями, но Ева сдержалась и молча вышла, даже не хлопнула за собой дверью.
Она не могла бы объяснить даже самой себе, почему именно сейчас беспрекословно подчинилась. Здравый смысл подсказывал, что с этим странным адмиралом лучше быть осторожной, но почему она не попыталась прояснить хоть что-то и получить ответы хотя бы на один из клубившихся в голове вопросов — и сама не понимала. Сквозило что-то такое в голосе, в интонациях, во взгляде, что недвусмысленно сигнализировало: если сейчас не подчиниться, будет очень плохо. Ещё хуже, чем до того.
Небо на востоке уже посветлело, обещая скорый рассвет, и на территории университета было пустынно, светло-серо и тихо. Пахло сыростью и близкой осенью. Перекликались птицы, слышался отдалённый, едва слышный гул — то ли где-то завывал ветер, то ли железная дорога в городе, то ли звенело у Евы в голове.
Спеша, она добралась до следующего общежития, тихо прошла по коридору, стараясь не цокать каблуками. Тенью прокралась в свою комнату — соседка была туговата на ухо, но всё равно не хотелось её будить. Заперев дверь, Ева буквально рухнула на стул у письменного стола. Потом сложила на столе руки и уронила на них голову, прикрыв глаза. Надо было распутать сумбур в мыслях, расчесаться и приготовиться к новому дню, но она никак не могла заставить себя собраться воедино и пошевелиться.
С минуту так посидев, всё же встряхнулась и взялась за щётку для волос: начинать стоило с простого. Несмотря на попытки уберечь их в душе, некоторые пряди намокли и оттого распутывались ещё более неохотно, чем обычно, но это механическое действие
Красивый. Наверное, серебряный. Смешение техник — скань и гравировка, несколько дымчато-серых прозрачных камней — наверное, обыкновенный кварц. Рядом с простым витым браслетом-пропуском он смотрелся удивительно органично. Она вполне могла бы выбрать такое украшение самостоятельно и носить с удовольствием… Если бы могла его снять. Ева вновь прислушалась к ощущениям, но никаких неудобств, кроме психологических, кандалы пока не доставляли.
Внутри царили раздрай и сумятица, причиной которых был один-единственный человек. Вернее, нечеловек, но это детали.
Вчера адмирал Дрянин выглядел и вёл себя идеально, но она уже поняла, что это была выверенная, привычная маска, с которой можно попрощаться. Лишнее напоминание о том, что в природе не существует ничего идеального, и чем прекрасней наружность, тем более жуткое можно найти внутри. И если с маской адмирала было нетрудно, то как вести себя с ним настоящим — непонятно.
Точнее, отчётливо она понимала одно: с ним нельзя вступать в прямое противостояние. Слишком разные весовые категории и слишком разные ставки: у неё на кону не только планы, но и жизнь, а он… А он вообще ничем не рискует, с его-то положением и связями. Вряд ли он незаконно присвоил этот мундир и вряд ли пробрался сюда обманом. Разве что про собственную природу блефовал, но у Евы не получалось до конца убедить в этом даже саму себя, и уж тем более не стоило на это всерьёз рассчитывать.
Но мести хотелось. За омерзительную «детку», за браслет, за вот это пренебрежение — во взгляде, в голосе, в нём всём целиком. Не крови, нет; за унижение — равная плата унижением, вот только она пока не могла придумать, что и как его может оскорбить, да ещё таким образом, чтобы подозрение не пало на неё и адмирал не разозлился. Злить его не стоило.
А ещё хотелось знаний. Что он такое? Почему она сейчас полна сил — во всех смыслах, — но и он не слёг с энергетическим истощением после того, как несколько часов…
Ева глубоко вздохнула и принялась скручивать волосы в тугой узел, благо шпильки, оставленные у адмирала, не были последними. Но это не значило, что она не попытается их вернуть, ему-то точно без надобности.
Вот эти «несколько часов» тоже были проблемой. Потому что, поберите черти эту скотину, а сделать женщине приятно он умел, и не один раз, и в разных позах, поэтому Ева не особенно-то и возражала против развлечения его таким образом. И то, что он после не лежал пластом с упадком сил, тоже было приятно. Если бы он говорил с ней при этом как с человеком, а не… Паразитом. Да уж. Как вообще заметил и сообразил так быстро?!
Калинина бы предположила, что он сам пиявка, если женщины после близости с ним чувствовали себя плохо, но он перечислил иные симптомы — не упадок сил, а похмелье, то есть почти отравление. Да и жизненную энергию он из неё не тянул, вряд ли два паразита, встретившись, могли взаимно подпитаться к общему удовольствию.
И ещё эти его оговорки… Покойник, конечно! Для трупа он слишком бодрый и деятельный, но почему-то же он так сказал!
Ева хорошо разбиралась в потусторонних тварях и потому имела представление о народном фольклоре, с которым оказались тесно связаны вызванные Волной изменения, но ничего путного не вспоминалось. Упыри и их разнообразное подобие? Если только, но Ева не представляла себе, как это возможно. Ничего подобного она до сих пор не встречала не только сама, но даже упоминаний нигде не было! Переродцы — всегда живые существа. Сказочные птицы и звери, водяные и лешие, мавки и кикиморы — все они, даже если поверья считали их восставшими покойниками, оказывались вполне живыми существами, просто — другого вида.