Дуб тоже может обидеться
Шрифт:
ищущих Твоего заступничества, был Тобою оставлен.
Исполненный такого упования,
прихожу к Тебе, Дева и Матерь Всевышнего,
со смирением и сокрушением о своих грехах.
Не презри моих слов, о Мать Предвечного Слова,
и благосклонно внемли просьбе моей. Аминь.
После каждого поклона она на долю секунды оборачивалась в сторону леса
– Андрюшечка, - вновь кланяясь, заплакала она.
– Что же ты меня не слышишь? Маму свою родимую не привечаешь?
– Тетя не плачьте, - вдруг вздрогнула она от тонюсенького голоска, раздавшегося из-за спины.
– Не надо плакать! Плакать грустно... Я вот никогда не плачу... Ну, почти никогда! Один раз только заплакала, когда папа мой уехал...
На нее из под криво подрезанной челки смотрели большие детские глаза. Невысокая девчушка в еще угадывавшейся сиреневом платье выжидательно теребила ее за руку.
– А у вас, что тоже папа уехал? Вы поэтому плачете? Да?
Женщина никак не могла остановиться. Слезу сами текли из ее глаз.
– Вы же вон какая большая! Не плачьте! Вон посмотрите, что у меня есть?! Вот какая красивая!
Детская ручонка протягивала ей небольшой тряпичный ком. Грязновато-серая, она совсем не умещалась в ладошке.
– Откройте, - настойчиво просил голосок.
– Я на дороге нашла! Сама! Она красивая, хорошая!
Видя, что Фекла не откликается, девочка сама приподняла конец тряпки и … окрестности прорезал пронизывающий женский визг.
– А-а-а-а-а-а-а!
– верещала женщина, пытаясь отползти от девочки.
– А-а-а-а-а-а-а!
На детской ладошке, закутавшись в рванину, ворочался птенец... Он пытался перевернуться с одного бока на другой. Помогая себе одним крылом, он неуклюже дрыгал лапками... Сам он весь был какой-то нахохлившийся, перышки растопырены в разные стороны. Кое-где просвечивала бледная кожица и какие-то нити.
– Не кричи!
– совершенно не испугавшись крика, проговорила девочка.
– Что кричишь, как дура! Он никого не укусит... Это просто птенец так болеет...
Она осторожно перевернула его брюшком вверх. Птаха легла на растопыренные крылья и вытянула лапки вдоль тела. Только клювик ее непрестанно открывался и закрывался, открывался и закрывался. Тоненькие пальчики гладили осторожно брюшко, нежно касаясь выпяченных поверх перьев переплетенных корешков. Изнутри даже крылышки были больше похожи на крылья летучей мыши, так сходно переплетались на них древесные плети.
– Болеет маленький, - шептала девочка, оставаясь на корточках.
– Что ты клювик разеваешь? Больно тебе что-ли? Ничего, скоро мы тебя вылечим! У нас и врач есть...
– Что ты орешь!
– наконец, до горки добежали люди.
– Ребенка напугаешь! Вон он весь скрючился!
– Не кричите на нее!
– вклинился кто-то
– У нее же горе. Дочка утонула...
– А у нас, что все живы и здоровы?!
– буркнул в ответ первый голос.
– У меня вон муж пропал на заставе. У Агнешки лейтенантика убили... Нам что легче что-ли? А?
Непонимающе смотря на сбежавшихся людей, Фекла только пыталась отползти дальше. Ее спина уперлась в густой орешник, а сбитые башмаки продолжали ковырять землю.
– У!
– издавало она мычащие звуки, с ужасом смотря на девочку.
– У-у-у-у!
– Совсем с ума сошла тетка, - пробормотал кто-то рядом с ней.
– Вот что проклятая война делает!
Не обращая ни на кого внимания девочка вновь закутала свое птенчика.
– Вот ты где кроха, - ее ухватили сильные руки и крепко поцеловали в головку.
– Я сильно испугалась за тебя! Зачем ты к ней подходила?
– Она же плакала, - печально проговорила та, крепко обнимая Агнешку, заменившую ей мать.
– И ей было одиноко... Мне стало ее жалко. Я ей своего птенчика показала!
– Хм, - недоуменно приподняла брови Агнешка.
– А где ты его нашла?
– Да, вон там на тропе, около двух такенных кривых березок, - пробурчала недовольно девчушка, махнув рукой куда-то назад.
– Там еще много таких птенчиков было. Целая куча! И большие и маленькие!
– она устроилась поудобнее на руках у женщины.
– А ты никому не скажешь? Нет?! Никому-никому?
– она перешла на шепот.
– Там еще был волк! Настоящий волк! Представляешь?! Такой большой. Весь в корешках, словно в сетке... Я его испугалась... Сильно — пресильно!
После этих слов Агнешка чмокнула еще снова в макушку и, легко хлопнув по попе, отослала играть с остальными детишками. Затем, не показывая своей обеспокоенности, она медленно пошла в ту сторону, откуда они и пришли.
– Где же это?
– бормотала она, переступая через очередную лужу.
– Вот неугомонный ребенок! Все дети, как дети! А эта егоза носиться, как неугомонная!
От лагеря она отошла почти на километр.
– Напутала похоже, маленькая врунья, - засмеялась она, чувствуя, что такого места просто не существует.
– Подожди-ка, подожди-ка... Так... Кажется, вот они красотки!
– перед ее глазами показались переплетенные друг с другом березы.
– Смотри-ка, не обманула...
Она нежно коснулась белоснежных стволов.
– Мои хорошие, - шептала она, обнимая их.
– Никто вас здесь не видит... Ну и хорошо...
Вдруг нога ее подвернулась и она кубарем полетела вниз. К счастью, ничего кроме старых, пахнувших землей листьев, ей не встретилось.
– А это еще что такое?
– снимая с волос ветки, невольно проговорила она.
– Неужто здесь?
Подвернувшаяся нога вынесла ее точно в то самое место, про которое и говорила девочка. Все дно оврага, куда ее и угораздило залететь, было покрыто ползающим, шевелящимся ковром.