Дуб тоже может обидеться

Рус

Капитан наклонился вперед, ловя взгляд партизана.

– Война... Старшина, это страшная война. И мы можем бояться, плакать, ненавидеть. Мы можем зарыться в землю как кроты и грызть свои ногти от бессилия. Не надо делать лишь одного — отчаиваться! Нельзя нам сейчас этого делать!

Несколько секунд, стиснув губы, он молчал. Нет, он не подбирал слова, чтобы быть более убедительным. Совершенно не так, хотя и складывалось такое впечатление. Его переполняла злоба... Черная, страшная, мучительная, грызущая его изнутри как дикий зверь... Адски хотелось вскочить и кричать,

совершенно не сдерживаясь, не скрываясь! Орать так, чтобы в соседних домах звенели окна, взлетали с деревьев встревоженные вороны... А потом броситься бежать. Безразлично куда. Лишь бы бежать и бежать! Бежать, вытягивая руки вперед, и безумно надеясь наткнуться на врага, чтобы вцепиться в его горло. В горло! Именно, в горло! Грызть, крепко держа тело руками, чтобы не смогли оторвать! Грызть, чтобы теплая кровь стекала по подбородку и лилась на грудь! Грызть, чтобы немец трепыхался! Грызть, чтобы воздух со свистом вырывался из его разорванной шеи!

Видения были настолько реальными, что капитан отшатнулся назад. Его тело привычно напряглось, чтобы через мгновение распрямиться и действовать...

– Помоги, старшина, - наконец, раздался его хриплый голос.
– Помоги нам с заданием!

– Ладно, капитан, - выдавил из себя Голованко, с трудом отгоняя мысли о ждущих его в лесу людях.
– Говори, что от меня нужно?

– Добро, - удовлетворенно кивнул тот, кивая кому-то назад.
– Медицина, давай к нам. Поговорим с товарищем.

Из угла дома, почему-то согнувшись, вылез довольно высокий и рыхлый мужчина. На крупной голове он носил шапку растрепанных светлых волос, на шее на толстой витой веревке висели круглые очки. Однако, не это бросилось старшине больше всего в глаза! Пробегая взглядом по фигуре нового собеседника, он непроизвольно обратил внимание на его руки. Крупные, как лопата, с толстыми пальцами, они были выпачканы в земле. Даже, сейчас, в момент разговора с ним, он что-то растирал в правой руке и, прищуриваясь, пересыпал из ладони в ладонь.

– Будем знакомы, - эта самая грязная рука вытянулась к нему.
– Карл Генрихович Завалов. Врач. Ой! Извините!
– белый, из парашютного шелка платок, мгновенно прошелся по ладони, сметая с нее остатки земли.
– Извините еще раз. Это все мои раскопки.

Однако, старшина не спешил жать протянутую ему руку. Уж больно резануло по его уху имя и отчество этого человека.

– Пусть вас не смущает мое имя, - было отчетливо видно, что он уже не раз попадал в такую ситуацию и ему крайне неловко от этого.
– Я чистокровный русак! С Рязани!

– Старшина Голованко, - наконец, пожал его руку старшина.
– Илья Петрович. Будем... Что же понадобилось командованию в этих местах, если не выжившие люди?

По пристальным взглядом нахмуренных глаз Завалов вновь смешался. Многострадальный платок снова и снова метался между пальцами, словно тонкая змейка.

– Понимаете, какое дело, - заговорил он, оглядываясь на капитана.
– До командования дошли сведения, что здесь происходят какие-то странные события. Я сам до конца не могу понять... Информации крайне мало, а та, что находится в нашем распоряжении очень отрывочна и делать на основании ее какие-либо выводы практически невозможно.

–

Стоп, стоп!
– прервал его Голованко, который честно пытался понять что именно хочет сказать ему врач.
– Сведения, информация, командования, события... Что-то я не разберу, я то тут при чем? Значит, здесь что-то произошло и вас прислали все проверить. Так?! Ну и разбирайтесь!

Врач протестующе приподнял руки, словно его в чем-то обвиняли. Вдруг из угла раздалось негромкое покашливание и к ним присоединился капитан.

– Не все так просто, Илья Петрович, - проговорил он задумчиво, поглаживая слегка заросший подбородок.
– Последнее время нам встретилось столько всего, что и меня начинают посещать очень неприятные мысли. Короче... Нам важна любая информация...

Они встретились глазами. Капитан и старшина, вопрос и ответ.

Голованко молчал. «Да..., - размышлял он, невольно переводя глаза на врача.
– Дождался! Что им теперь рассказать? Хрен поймешь! Правду?! Какую к лешему правду!».

– Что ж, - после паузы начал он.
– Много я вам не смогу рассказать. Наш отряд стоял подальше. Километров за пятьдесят, в сторону Барановичей... Про это село я конечно слышал. Сразу, как фронт дальше двинулся, часть немецкая здесь остановилась... Ремонтники... Рота почти. Всю технику с округи к себе свезли. Свои и наши танки, трактора, грузовики — все тащили... Куркули! Недельки полторы назад шумно тут стало... Наши тут осторожно пошуршали, походили. У нас тут плохо с оружием, продуктами... Жрать нечего было! Кору варили. Думали подхарчится у них чем... Так, амба!

Старшина на пару минут задумался, будто пытался вспомнить.

– Перекрыто тут все было, капитан, - негромко проговорил он, вновь встречаясь глазами с командиром разведгруппы.
– Кругом войска были. Полное оцепление! Муха не проскочит... Слух по округе шел, что кто-то из наших здесь погулял. Больше ничего сказать не могу! Опасно тут было. Больше сюда мои не ходили...

Со стороны окна, где все это время статуей стоял якут, послышалось кхеканье. Все сразу же повернулись на звук.

– Танк, командир, - глухим, словно из бочки, голосом напомнил тот.

– Вот..., - протяжно пробормотал капитан.
– Абай говорит, что по пути сюда мы танк один встретили. Кв-2. В глухом лесу. Кругом ни дорог, ни просеки, словом ничего! Не встречали твои?

– Какой к лешему танк?
– искренне удивился старшина, махая рукой.
– У нас патронов то не всегда хватало... А ты танк, танк! Стрелять нечем было...

39

Отряд ждал командира. В небольшой впадине задымился костер, куда поставили готовиться немудреное варево.

Она встала на колени именно там, где и остановилась. Возле разросшегося орешника на вытоптанной людьми траве, она начала молиться.

– Вспомни, о всемилостивая Дева Мария,

что испокон века никто не слыхал о том,

чтобы кто-либо из прибегающих к Тебе,

просящих о Твоей помощи,