Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг
Шрифт:
— Но это только верхушка айсберга. Через несколько минут другая камера засекла его по пути к дому Ашлин, и такое повторялось трижды в течение последнего месяца. Камера зафиксировала его машину на Мэйнор-стрит в прошлый четверг, он покупал воскресную газету в лавке на углу одиннадцатого января, и он пил пиво в "Ханлонс" — пятого.
Рори извивался ужом, когда мы говорили о его походе в "Теско". Я думала, он дергается из-за того, что время не совпадает, а оказывается, все куда глубже. Рори не нужно было искать в телефоне магазины, он их наизусть знал.
—
— Похоже на то.
— Вряд ли он разносил горячее питание пенсионерам Стонибаттера. Будь это что-то безобидное, он бы нам рассказал. Согласись, эта информация стоила того, чтобы я задержался на работе?
— С Райли у меня будет серьезный разговор, — сказала я. — А потом я хочу посмотреть все эти записи. А после этого притащу Рори сюда и узнаю, что он желает поведать на эту тему.
— Почему бы тебе не сказать "мы". Мы узнаем, что он желает поведать.
— Я прекрасно чувствую себя в единственном числе. Спасибо.
Брови Бреслина поползли вверх:
— В единственном числе? А Моран?
— Его нет.
— Ого. Ты оставила его одного трясти деревья, а? Я так и думал, что твое терпение лопнет.
— Моран прекрасно справится со всем сам. Ему не нужно, чтобы его держали за руку.
Бреслин с усмешкой разглядывал меня.
— Давно хотел сказать, что вы с Мораном не два сапога пара.
— Я тебя не спрашивала.
— Дай этому мальчишке десяток свидетелей, совпадение ДНК и видеозапись убийства, и он еще год будет возиться, выясняя, нет ли у этого негодяя утерянного в детстве близнеца, и не перепутали ли их свидетели, и не плюнул ли кто в ДНК, просто так, на всякий случай. Я не против. Есть случаи, которые этого требуют. Но это не про тебя. Ты любишь, чтобы дело было закрыто.
— Да. Люблю. Именно поэтому я хочу разобраться с Райли и посмотреть записи, а не беседовать тут за жизнь. Привет.
— Господи ты боже, Конвей, ты можешь хоть на минуту расслабиться? Я на твоей стороне. А ты продолжаешь вести себя так, будто я враг. Я не знаю, откуда взялась эта идея, но я хочу, чтобы ты выкинула ее наконец.
— Бреслин, я очень ценю то, что ты рассказал мне сейчас. Но я буду считать всех в этом отделе своими врагами, пока мне железно не докажут обратное. И я вполне уверена, что причины тебе ясны.
— О да. — Бреслин распахнул дверь и проверил коридор, там никого не было. — Я отлично понимаю. По правде говоря, я понимаю даже лучше, чем ты. Хочешь знать, что про тебя говорят?
Он думал, что это звучит соблазнительно.
— А почему бы тебе не предположить, что все это туфта, и мы двинемся дальше?
— А я и думаю, что все это туфта. Но тебе стоит услышать.
— Я прожила тридцать два года, плюя на то, что обо мне говорят. Думаю, сумею продержаться еще пару лет.
— Нет. Не сумеешь. Заходя в общую комнату, ты садишься
Ему очень хотелось рассказать эту свою историю. Они с Маккэнном такие трудяги, так стараются, чтобы я поняла, до чего же они великодушные парни, вот только предложение "а давай мы кусок твоей жизни перепишем под мою диктовку" вызвано вовсе не великодушием.
— Когда мне понадобится поддержка, я ее попрошу.
— Не стану врать. Это будет больно. — Бреслин натянул на лицо сочувствующее выражение, но я уже видела его в допросных. — Я понимаю, почему тебе не хочется с этим возиться.
— Не хочется. Я вообще ни с чем не хочу возиться, кроме расследований. А вот побеседовать с Райли хочу.
Я собралась выйти в коридор, но Бреслин преградил мне путь:
— Помнишь ссору с Роше в первую твою неделю в отделе? Помнишь?
— Смутно. Старые новости.
— Вот только они не состарились. Ты недооценила Роше. Спустя время он рассказал нам, что когда ты еще ходила в патрульных, то здорово облажалась. Должна была охранять какого-то дилера, пока твой напарник прочесывал дом. Ты сняла с подозреваемого наручники, чтобы он мог пописать под забором, а он смылся. Ты сказала своему напарнику — Роше не упоминал имен, слишком умен для этого, — что если он занесет это в рапорт, ты обвинишь его в сексуальных домогательствах, заявишь, что он хватал тебя за грудь в патрульной машине.
Бреслин опустил руку и демонстративно отступил в сторону, освобождая дорогу. Как он и надеялся, я не сдвинулась с места.
— Когда же напарник все-таки подал рапорт, ты сделала, как и обещала, — пошла к начальству. Дерьмо разлетелось во все стороны, рапорт переписали, твой напарник застрял в патрульных до конца своей карьеры, а ты получила три недели оплачиваемого отпуска, чтобы прийти в себя от моральной травмы. Тебе знакома эта история?
Те три недели я провела в качестве кузины Блохи. А до этого был один подозреваемый, идиот с поехавшими от спидов мозгами, я даже не помнила его имени, вот до чего глубокое впечатление он оставил, сбежав от меня. Мой напарник был хорошим парнем в плохом смысле слова, у него с первого дня службы на лбу было написано: в патрульных пожизненно. Роше провел расследование и добавил в него ровно столько правды, сколько нужно было, чтобы это варево можно было проглотить целиком.
— Примерно половина отдела поверила. И они хотят, чтобы ты ушла, и чем скорее, тем лучше, чтобы самим не угодить в то же дерьмо. И настроены они очень-очень серьезно.
Он наблюдал за мной из-под полуприкрытых век в ожидании слез, страха, признаков того, что я собираюсь выбить Роше половину зубов.
— Я была права. Я бы прекрасно жила без этого знания. Однако спасибо. Я запомню это.
Его глаза широко распахнулись.
— Ты слишком легкомысленно к этому относишься, Конвей.