Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг
Шрифт:
— Хорошо, — сказала я и опустила пистолет. — Да. У меня есть вопросы.
— А я могу остаться? На полчаса.
— Конечно. Почему бы и нет.
Он кивнул. Стоял и смотрел на меня, боясь моргнуть, и жаждал услышать вопросы, как будто то был лучший подарок, который он мог от меня получить. Это и был подарок. Именно об этом пыталась сообщить мне ма, скармливая свои дрянные сказки. Если я позволю ему ответить, то окажусь у него в плену. Вся моя жизнь, прошлая и будущая, будет принадлежать ему. И он примется крутить ею, как захочет.
—
Он моргнул.
— Ты же сказал — все, что я захочу знать.
Он посмотрел на диван:
— Могу я присесть?
— Нет. Сперва ответь. А там посмотрим.
Он повел бровью, словно подшучивал над капризным ребенком. Иногда и я использовала такой трюк со свидетелями.
— Ну ладно. Я зашел в соседнюю лавку вечером в воскресенье, чтобы купить газету. Пока стоял в очереди, разглядывал другие газеты на стенде. Твоя фотография была на первой странице. Я понял, что это ты, сразу.
Меня будто током ударило.
— И что же ты сделал?
— Заглянул в телефонный справочник, но тебя там не нашел. Я был уверен, что на твоей работе мне ничего о тебе не сообщат, и позвонил в газету, попросил журналиста, написавшего ту статью, сказал ему, кто я, иначе с чего бы ему делиться такими сведениями, а потом стал караулить тебя, надеялся на встречу, хотя и сомневался, что буду желанным гостем. — Взгляд переместился на пистолет. — И сейчас понимаю — не зря сомневался.
— И он запросто выдал тебе мой адрес?
Даже для Краули не особо достоверно, Краули ничего не делает бесплатно.
— Что ты дал взамен?
— Ничего.
Этот сухой щелчок запирательства был мне знаком. Слишком знаком, чтобы в это поверить.
— И все-таки. Что ты ему пообещал?
Он хотел соврать, но был достаточно умен, чтобы так не рисковать.
— Журналист сказал, что даст мне твой адрес, а взамен — интервью после нашей встречи.
Я представила. Тяжелое детство полицейского. И фото паршивенького моего многоквартирного дома и его приличного дома в тенистом пригороде. На работе она всегда ищет правду, но на самом деле она искала меня, — всхлипнул давно утерянный отец. Не на первой полосе даже. На сиропном развороте о женщинах, выросших без отца. От одной мысли об этом меня затошнило. Краули даже не нужно это публиковать, достаточно просто помахать у меня перед носом, а затем потребовать сливать ему все сенсации до конца жизни, и я бы сливала.
— А ты ответил: да, конечно, не вопрос.
— Мне тоже не понравилось. Продать свою душу таблоиду — не то, о чем я мечтал. Но я бы на что угодно пошел, только бы найти тебя.
Он не был идиотом и на лжи не попался, хотя ничего нельзя знать наверняка.
— Ты мог бы позвонить мне на работу и попросить меня к телефону. Или отправить мне письмо.
— Да. Мог бы. — Он вздохнул. — Скажу откровенно. Я хотел понаблюдать за тобой, прежде чем предпринимать какие-то шаги.
То
Может, он даже верил, что именно поэтому все так и сделал. А я вот не верила. Я знала, что у него в голове. Если бы он провернул все как полагается — осторожно сообщил о себе, потом договорился о встрече на нейтральной территории, где мы оба чувствовали бы себя комфортно, и все такое… Но тогда бы я определяла, где, когда и нужно ли мне это вообще. Но нет, ему требовалось совсем другое — он хотел меня на своих условиях. Вот только, к несчастью для него, этот ген передался следующему поколению.
— Итак, затем ты три дня ошивался тут и шпионил за мной.
Его ноздри раздулись.
— Мне неприятно это признавать. Но я же сказал, что отвечу на любой вопрос.
— Твоему приятелю репортеру не обломится ничего. С утра ты позвонишь ему и скажешь, что женщина не та. И сделаешь это очень убедительно.
Он поднял голову. Гордость была ему очень к лицу, и он это знал.
— Я дал ему слово.
Он хотел, чтобы я его умоляла или топнула ножкой, напомнила ему, что мне он должен больше, чем какому-то репортеру. Я коротко рассмеялась.
— И что же он сделает? Подаст на тебя в суд?
— Нет, конечно, но я предпочитаю выполнять обязательства. (Губы мои слегка покривились.) Вряд ли кому-то из нас нужно, чтобы он стал врагом.
— Поверь мне. Тебе гораздо меньше понравится заполучить во враги меня. Думаешь, у меня нет друзей в дорожной полиции? Хочешь до конца жизни дышать в трубочку каждый раз, когда садишься за руль? Или таскаться на допрос каждый раз, когда ребенок скажет, что у плохого дяди был темный цвет кожи?
Его губы, красивые и четко очерченные, совсем как мои, поджались.
— Вижу, для тебя это много значит.
И взял паузу, чтобы я захватила наживку. Я молчала.
— Ладно. Скажу журналисту, что ошибся. — Он кивнул в сторону дивана: — Теперь я могу сесть?
И даже начал двигаться к дивану.
— Прекрасно, — сказала я, подняла пистолет и направила на него. — Теперь ты можешь уйти.
Он замер.
— А твои вопросы? Тебе не интересно узнать…
— Не-а. Катись отсюда.
Он не сдвинулся с места.
— Ты сказала — полчаса.
— Уложилась быстрее.
— Полчаса. Мы же договорились.
Я расхохоталась.
— Тебе следовало взять расписку. Вон. И не возвращайся.
У него заходили желваки.
— Если ты хочешь меня обидеть…
— Я хочу, чтобы ты свалил из моей квартиры. Если я захочу тебя обидеть, я воспользуюсь этим. — Я указала подбородком на пистолет. — Пошел.
На секунду мне показалось, что так и придется сделать. Он не привык отступать. Тем интереснее. Я тоже не привыкла.