Дуэт
Шрифт:
Он заворочался под одеялом:
– Перестань, перестань! Терпеть не могу такие расспросы!
– Но, Мишель, послушай, ведь надо же… Ну что ты как ребёнок!
Он сел на кровати, подняв колени, и оттолкнул поднос по-детски враждебным взглядом.
– Мишель!.. Я тебе не позволю даже на минуту уклониться от лечения. Пей быстро. Я положила в лимонад столовую ложку фруктовой соли. Будешь лежать в постели до… до судорог. И встанешь только к чаю, в пять часов.
Она терпеливо ждала, когда он выпьет. Но потом направилась к двери не без удовольствия и, пожалуй,
– Ты куда сейчас?
Она остановилась, словно лошадь, которой натянули поводья.
– Сейчас?.. Я иду… тут рядом… В парк, пройтись. В общем… никуда.
Она наклонила голову, повторила:
– Никуда.
Прежде чем закрыть за собой дверь, она спохватилась:
– Да, Мишель… Если позвонят из Парижа…
– Что ж, я ведь здесь, – ответил он тоном здорового человека.
– А если ты в это время будешь спать, поговорить вместо тебя?
Он приподнял голову над подушкой, смерил взглядом Алису в утреннем платье, в серебристом ореоле солнечного луча, который проникал из сада, и наградил её довольно-таки неприятной улыбкой.
– Нет, тебе не надо. Тебе-то как раз и не надо. Разбудишь меня, вот и всё.
Она вышла, ничего не ответив, хваля себя за сдержанность, и превратила своё одиночество в заслуженную награду, неслышными шагами прогуливаясь от террасы к парку, от парка к дому под белым светом солнца, ежеминутно приглушаемым лениво ползущими облаками, которые то обещали, то придерживали грозы и давали соловьям недолгую передышку. В полдень Мария подала на террасу рубленое мясо и рис в капустных листьях, подрумянившихся от долгого тушения.
– Остатки, можно сказать… – неуклюже извинялась служанка. – Раз уж мы в город утром не ходили…
– Мария, если бы у меня в Париже были такие остатки…
Алиса ела как лакомка, маленькими кусочками, и подставляла мягкому, печальному свету полузакрытые бледные глаза, гладкие волосы, которые отражали небо с волокнистыми облаками. В то же время она прислушивалась к звукам, доносящимся из дома, услышала торопливые шаги Мишеля, хлопанье заветной двери, щёлканье задвижки. «Ну вот, всё и в порядке… К вечеру температура спадёт…»
– Мария, что у нас тут ещё?
– Варенье из дынь. Попробуйте, мадам… Я кладу в него четыре лимона, для запаха…
Обе они – и та, что сидела, и та, что стояла, – одновременно подумали о том, что впервые остались наедине, и это сильно взволновало их.
«Как странно… В первый раз. Между нами всегда были Мишель, или муж Марии, или прачка, или стремянка для мытья окон, или тазик для варенья…»
– Четыре лимона… Так вот в чём секрет! Ни за что бы не догадалась! Я тоже думала, что надо бы…
Телефонный звонок заставил её умолкнуть, помрачил благожелательно серое небо, обесцветил алый боярышник.
– Ох, какой неприятный звук… Надо бы его заменить…
– Мадам подойдёт к телефону?
Она жестом показала – нет, и ловила каждый звук голоса мужа. «Алло!.. Я слушаю, алло!», произносимое непреклонным тоном, который появлялся у Мишеля, когда он говорил с подчинёнными, не видя их. Связь наладилась, и голос зазвучал
– Мария, я буду пить кофе здесь. Налейте сразу в чашку и принесите мне сюда. Два куска сахара, как обычно…
Она снова прислушалась, вытянула шею, отупев от внимания. Ей показалось, что она слышит льстивый смешок, и она зло сжала губы. Но после долгого молчания раздался почти испуганный возглас: «Не кладите трубку!» Потом Мишель опять заговорил громко, в его голосе прорывались то удивление, то надменность. «Такое не обсуждается! – прокричал он. – Нет! Не позволю! Это можно понимать только однозначно. Как бы я иначе смог доверять…»
«Дело пошло, – подумала Алиса. – И пошло вовсю». Она опять напряглась, но больше ничего не услышала. Сигарета, дрожавшая у неё в руке, окунулась в блюдечко с остатками варенья и погасла. Она не чувствовала, что бледнеет, но Мария, пришедшая с чашкой обжигающего кофе, взглянула на неё и чуть замешкалась. И в то же мгновение на пороге возник Мишель, громко захлопнул за собой дверь, и Алиса, инстинктивно вскочив, чтобы убежать от него, споткнулась и поняла, что опирается на протянутую руку Марии, на её плечо, твёрдое, как доска, на всё её крепкое, тощее, выносливое тело.
– Мадам… полноте, мадам, – совсем тихо проговорила служанка.
– Ты слышала? – издали крикнул Мишель. Алиса покачала головой и снова села на место.
Мишель быстро шёл к ней, а она покусывала побледневшую нижнюю губу в трещинах.
– Мария, у тебя не осталось больше кофе? Сходи, раздобудь мне капельку, ладно?
Он сел на скамейку рядом с женой. Увидев, что взгляд у него прояснился, а движения стали свободными, Алиса опомнилась и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.
– Ну так вот, – сказал Мишель. – Подумай, сумеешь ли ты за… четыре-пять дней подготовить в эскизах основную часть костюмов для «Даффодиля»? Конечно, не по всем мизансценам и без статистов… Есть такие дела – кажется, будто они давно умерли и давно в могиле, но именно они вдруг оживают и дрыгают ногами. ТЫ ведь тоже считала, что эта постановка лопнула? Я бы за неё ломаного гроша не дал. Но зато теперь, когда им нужна наша сцена, я и слышать не хочу о старых костюмах, полинявших в чистке, истрепавшихся за двести спектаклей… Пусть возьмут твои! Я им так и сказал! Пусть тебе, по крайней мере, заплатят за эскизы! Они мне твёрдо обещали! Я их за язык не тянул…
– Кого? – спросила Алиса.
Воодушевление Мишеля сразу угасло. Он взял у Марии чашку кофе, дождался, пока служанка уйдёт.
– Всё тех же – Борда и Хирша, – сказал он. – Если хочешь знать, я ничуть не верю в успех этой затеи, по-моему, они возобновляют «Даффодиль» на год раньше, чем надо. Но раз уж сцена моя!.. Пока мы переписывались, это ещё ничего не значило. Серьёзные переговоры они ведут только по телефону.
– Через кого? – спросила Алиса.
Он отпил кофе, сделал вид, будто обжёгся, секунду помедлил, глядя на жену, и, поскольку уйти от ответа больше нельзя было, придал словам оскорбительный оттенок: