Дух демона

Сальваторе Роберт Энтони

— Джоджонах, — ответил Фрэнсис, вырываясь из его рук.

— Как?

— Завтра утром он должен отправиться в Сент-Прешес. Он будет сопровождать магистра Де'Уннеро, который станет новым настоятелем палмарисского монастыря, — с удовольствием сообщил брат Фрэнсис.

Он наслаждался, глядя на удрученное лицо брата Браумина.

— Врешь! — закричал Браумин.

Он изо всех сил пытался взять себя в руки. Нельзя показывать, как больно ударила по нему весть об отъезде Джоджонаха. И все же Браумину было не совладать с собой.

— Врешь! — вновь крикнул

он и отпихнул Фрэнсиса с такой силой, что тот едва не растянулся на полу.

— Ах, какой ты у нас чувствительный, брат Браумин, — с упреком произнес Фрэнсис. — Боюсь, это послужит еще одним свидетельством против твоего возможного назначения.

Браумин не слушал. Он быстро прошел мимо Фрэнсиса и зашагал по коридору. Вначале он хотел догнать Джоджонаха, но передумал. Зачем идти к нему в таком подавленном и смятенном состоянии? Браумин повернул назад и стремительно пошел, а потом побежал к себе в келью.

Брат Фрэнсис внимательно следил за ним. Он давно не получал такого громадного удовольствия.

И все же брат Браумин понимал, что Фрэнсис не врет. Похоже, отец-настоятель ударил по магистру Джоджонаху, и не менее успешно, чем по брату Делману. После гибели почтенного Добриниона статус Сент-Прешес заметно понизился. Вряд ли там кто-нибудь решится вмешиваться в дела нового настоятеля, и потому Джоджонах целиком окажется под бдительным оком коварного Де'Уннеро. Маркворт нашел способ связать магистра по рукам и ногам.

Теперь Браумину стал лучше понятен горестный спектакль, который магистр Джоджонах разыграл перед ним в коридоре, — этот внезапный отказ и отречение от всею, что они надеялись достичь совместными усилиями. Он понял, что его наставник был разбит и доведен до крайнего отчаяния. Это открытие заслонило гнев и боль брата Браумина и заставило его направиться в келью Джоджонаха.

— Трудно поверить, что у тебя хватило ума, точнее, глупости явиться сюда, — холодно произнес Джоджонах.

— Прикажете бросать друзей, когда они более всего нуждаются во мне? — иронически спросил Браумин.

— Нуждаются в тебе? — удивился магистр.

— Тьма окутала вам душу и сердце, — взволнованно сказал брат Браумин. — Все ваше лицо кричит от боли, а уж мне-то ваше лицо знакомо лучше, чем кому-либо.

— Ничего ты не знаешь и продолжаешь нести чушь, — отрезал Джоджонах.

Но ему было действительно больно говорить в таком тоне со своим другом. Он напомнил себе, что делает это для блага Браумина, и потому продолжал в том же духе:

— Довольно слов. Иди-ка лучше и займись своими делами, пока я не сообщил отцу-настоятелю и он не передвинул твое имя в самый конец списка назначений.

Брат Браумин умолк и внимательно задумался над словами наставника. Теперь он яснее понимал: Джоджонах говорит о списке назначений, связывая это с разговором, который произошел у них в коридоре. Он словно подсказывает Браумину, что тот может избрать иной путь, отличный от пути старого магистра.

— Мне показалось, что вы раздавлены отчаянием, — тихо сказал брат Браумин. — Я только поэтому

пришел сюда.

Тихие слова друга возымели свое действие.

— Не отчаянием, друг мой, — уже прежним тоном возразил он. — Я действовал из чисто практических побуждений. Похоже, что мое время подходит к концу, а моя дорога к Эвелину дала непредвиденный крюк. Что ж, путешествие продлится дольше, но я не перестану идти. Однако теперь мы уже не сможем идти вместе.

— И что же мне делать? — спросил Браумин.

— Ничего, — тут же ответил магистр Джоджонах, успевший тщательно обдумать сложившееся положение.

Брат Браумин недоверчиво и даже презрительно усмехнулся.

— Положение изменилось, — объяснил ему магистр Джоджонах. — Ах, Браумин, друг мой, здесь я сам виноват. Когда я узнал об участи пленников отца-настоятеля, я не смог сдержаться.

— Вы отправились к ним?

— Попытался, но меня остановили, причем грубо. Я недооценил ответные действия отца-настоятеля. По глупости своей я переступил границы здравого смысла и попытался оказать на Маркворта недопустимое давление.

— Никогда еще сострадание не считалось глупостью, — перебил его брат Браумин.

— Но все равно, мои действия побудили Маркворта на ответные меры, — ответил ему Джоджонах. — Отец-настоятель слишком силен и занимает слишком прочные позиции. Уверяю тебя, я не отказываюсь от своего пути. Придет время, и я открыто выступлю против Маркворта, но ты должен пообещать мне прямо сейчас, что не станешь участвовать в этой битве.

— Как я могу обещать вам такое? — удивленно спросил брат Браумин.

— Если в тебе есть хоть капля любви ко мне, сможешь, — ответил магистр Джоджонах. — Если веришь в то, что Эвелин говорит нам из могилы, сможешь. Если ты не дашь мне этого обещания, тогда знай, что моя дорога окончена и я не стану противостоять Маркворту. Пойми, я должен быть один, должен знать, что в результате моих действий никто не пострадает.

После долгого молчания брат Браумин кивнул.

— Я не стану вмешиваться, но ваше требование представляется мне нелепым.

— Не нелепым, друг мой, а практичным, — возразил магистр Джоджонах. — Я выступлю против Маркворта, но не смогу победить. Я это знаю. И ты, если перестанешь хорохориться и будешь честным с самим собой, поймешь, что это так.

— Если нельзя победить, зачем вам начинать войну?

Джоджонах негромко рассмеялся.

— Потому что она ослабит Маркворта. Когда об этом услышат, истина сможет найти путь к сердцам многих братьев нашего ордена. Представь, что я поступаю так же, как брат Аллабарнет. Я разбрасываю семена в надежде, что, когда меня уже не будет, из них вырастут деревья и принесут плоды для тех, кто пойдет по моим стопам. Представь, что я — один из первых строителей Санта-Мир-Абель. Они знали, что не увидят монастыря во всем его величии и завершенности, но все равно упорно и преданно трудились. Некоторые из них всю жизнь украшали тончайшей резьбой одну-единственную дверь или тесали камни для монастырских стен.