Духов день

Криптонов Василий Анатольевич

Через полчаса возле особняка Троекурова остановилась пролётка извозчика. Из неё вышел молодой франт в синем бархатном камзоле и небрежно постучал новенькой тростью по решётке ворот.

Я, занявший наблюдательный пост на противоположной стороне улицы, увидел, как к воротам подошёл и поклонился привратник. Захар что-то надменно проговорил. Привратник ещё раз поклонился и открыл ворота. Отлично! Маскировка сработала как надо, на объект проникнуть удалось. Дальше дело за Захаром.

Двадцать минут спустя ворота снова открылись. И на улицу вышел Захар в сопровождении

моего старого знакомого — Троекурова-младшего. Того, что сватался к Елене Афанасьевне, дочери пореченского губернатора. В своё время я не стал убивать этого парня, взяв обещание встать перед мной как лист перед травой по первому требованию. Захар должен был порадовать Троекурова, что час настал. Судя по зашуганному виду последнего, указание исполнил в точности.

Два молодых аристократа неспешно проследовали к респектабельному питейному заведению. Заняли отдельный кабинет, отгороженный от общего зала бархатной занавеской.

— Меня ждут, — сказал я бросившемуся навстречу хостес в рубахе с вышивкой.

Прошагал к кабинетам и откинул занавеску.

Троекуров младший встретил меня затравленным взглядом. Захар нетерпеливо спросил:

— Ну всё, что ли? Теперь-то можно пожрать?

— Можно. Заказывай, что хочешь, я плачу.

Счастливый Захар выскочил в зал. Я сел напротив Троекурова.

— Ну, привет. Скучал ли по мне, спрашивать не буду. И так вижу, что скучал. Про должок помнишь?

— Забудешь такое…

— Отлично. Вопрос первый: где твой папаша?

— В Петербурге, — парень, кажется, удивился. — Ещё утром спозаранку убыл.

— Надолго?

— Не знаю. У него это — когда как. Бывает, что надолго, а бывает, и в тот же день вернётся.

Тут парень понял, что сболтнул лишнего, и поджал губы.

— То есть, с Перемещением папаша знаком не понаслышке, — усмехнулся я. — Ну, кто бы сомневался. Указания какие-то тебе оставлял?

— Нет.

— Врёшь.

— Откуда ты знаешь?! — аж глаза распахнул.

— Жизненный опыт. Такие, как ты, всегда либо врут, либо ноют. А ты не ноешь. Вывод очевиден.

На самом деле, очевидно было другое: раз Троекуров старший не взял с собой сына, значит, тот для чего-то нужен здесь. Но не раскрывать же карты каждому мозгляку.

— Итак. Какие указания тебе дал папаша? Что ты должен сделать?

Троекуров отвернулся.

— Я ведь могу пойти вместе с тобой к вам в особняк. Подождать папашу там. А как дождусь — рассказать, каким образом я нарисовался, какое обещание ты мне дал и почему это сделал. Уверен, что хочешь такого развития событий?

— Веселуха, — пробормотал Троекуров.

— Обхохочешься, согласен. Сам чуть не падаю. Но давай-ка ближе к делу.

— Да это башня так называется, Веселуха! Завтра вечером, как стемнеет, я должен прийти туда. Папаша мне специальную бляху оставил. Её надо поднести к меткам, которые там нарисованы. Одна — у входа, и ещё одна — на двери, которая в подвал ведёт. Туда по лестнице спускаться нужно. Я это и прежде иногда делал, когда папаша уезжал.

— Угу. Обновить заклятья, ясно. Одно — на саму башню, чтобы продолжала народ веселить, второе — на мертвяков,

чтобы производственный процесс не останавливался. То есть, папаша наш до завтрашнего вечера точно не объявится… Что-то ещё нужно сделать?

— Нет. Больше ничего, клянусь!

В этот раз Троекуров не врал.

— Ясно. Давай сюда бляху, — я протянул руку.

Троекуровская рука машинально дёрнулась. Но опомнился, пробормотал:

— С собой не ношу. Дома осталась.

Я вздохнул.

— Опять врёшь! Нехорошо.

Откинул в сторону пышный воротник его рубашки, взялся за отвороты и дёрнул в стороны.

Брызнули пуговицы. Сверкающий золотом амулет висел на золотой цепочке. Украшение, типа. Я взялся за бляху, сорвал.

— Как ты узнал? — заныл Троекуров.

— Да чего тут узнавать. Ты ж предсказуемый, как мочевой пузырь по утрам. Деньги под перину прячешь. Значит, амулет на шею повесишь… Ладно, живи пока. Уверен, что мы ещё свидимся.

Троекуров поёрзал, жалобно глядя на меня. Я терпеливо ждал вопроса, решил не помогать. И, наконец, отпрыск местного дьявола разродился:

— Что ты собираешься сделать с папенькой?

— У-у-у-у, какие ты вопросы-то задаёшь… — Я развалился поудобнее на стуле. — Ну, давай посмотрим: ты знаешь, чем твой папенька занимается?

Троекуров опустил взгляд.

— В общих чертах…

— Думаю, в самых-самых общих, — кивнул я. — Впрочем, я в просветители не нанимался.

— Если что, — вдруг перебил меня Троекуров, — я не буду возражать.

— Против чего это?

— Ты понял меня. — Он встал и уставился на меня щенячьи отчаянными глазами. — Мне хватило общих черт. Я, может, и… Но я не хочу, чтобы… Ты понял.

Экий я понятливый-то, оказывается… Ну ладно, понял так понял.

— Из всех известных мне мажоров ты, по итогу, наименее ссученный, — заметил я. И добавил, обнаружив, что собеседник меня не вполне понимает: — Это комплимент.

— А… Если понадобится моя помощь…

— Ну, скажем так: если я вдруг решу, что не могу обойтись без твоей помощи, это будет означать, что дела мои пошли настолько плохо, что можно уже спокойно в петлю лезть… Свободен. Да, и ещё. Если обо всём произошедшем отцу хоть слово скажешь — сверну шею, как курёнку.

— Я же сказал!..

— И я сказал. А ты — услышал. Про амулет — соврёшь что-нибудь. Всё. Вали, пока я не передумал.

Троекуров-младший поспешно свинтил. Я немного подождал и тоже вышел в зал. Нашёл взглядом Захара, который, сидя за одним из столов, пировал так, что за ушами трещало. Хм, а жрать-то и вправду хочется.

Я подошёл к столу, махнул рукой подавале и тоже заказал от души всего и всякого. У Ильи Ильича хорошо, конечно, однако слишком уж интеллигентно, по-городскому. А мы с Захаром избалованы тёткой Натальей, для нас обед — дело обстоятельное.

Захар с интересом посмотрел на золотой амулет у меня в руке.

— Это — Троекурова, что ли?

— Да ну. Какого Троекурова? На улице нашёл.

— Угу, я так и понял. Когда этот хмырь из кабинета с квадратными глазами выскочил, а на ходу воротник на место прилаживал… Зачем он тебе?