Духовная медицина

Ар-Рази Абу Бакр

Итак, мы коротко рассказали о том, что есть наслаждение и выяснили, откуда исходит ошибка в представлении его как чувства чистого, лишенного боли и страдания. Вернемся же теперь к нашей беседе и предостережем от опасностей этого явления — я имею в виду любовь и ее низкие проявления.

Мы говорим: воистину влюбленные во что-либо превосходят даже животных отсутствием самообладания, несдержанием страсти и подверженности желаниям, ибо они не только не довольствуются удовлетворением этого желания — я имею в виду наслаждение половым сношением, хотя это должно быть самым отвратительным и самым низким желанием для такой разумной души, какой в действительности является человек—посредством какого бы органа оно ни удовлетворялось. Они даже жаждут утоления своего желания посредством иного органа женщины, а не данного ей самой природой, и тем самым добавляют одно свое желание к другому, а на них наслаиваются другие желания, которым они затем слепо подчиняются. Они следуют за страстью от унижения к унижению и потом все больше и больше по-рабски поклоняются ей. Животные же в этом смысле не доходят до такого предела, а удовлетворяют свое желание лишь в той мере, какая необходима их естеству и потребна для избавления его от

страдания боли, побуждающей его к этому, и не более того. После этого оно переходит в состояние полного покоя.

Те же, кто не уподобился животным или не превзошел их в покорности своим страстям, опираются на разум, благодаря которому всевышний аллах превознес их над животными и даровал его им для того, чтобы они могли воочию увидеть скверну страсти, обуздать ее и властвовать над ней. Они должны наслаждаться возвышенными, нежнейшими и сокровеннейшими из страстей, быть не скованными ими, а утонченными в наслаждениях. Им не следует, право, предаваться им сверх меры или не беспокоиться о них вовсе, проявлять нетерпение при возникновении благоприятных условий для наслаждений или сожалеть о множестве упущенных возможностей, быть безрадостными от этого и недовольными тем, что уже достигнуто или чего могли бы достигнуть. Необходимо отвлечь себя от мыслей о них, связать свои помыслы с более возвышенными целями и не имеющими предела идеями.

Мы также говорим: воистину влюбленные, несмотря на их покорность страсти, увлеченность наслаждением и поклонением ему, в действительности пребывают в печали, хотя сами полагают, что переживают радость, а испытывают боль, хотя сами думают, что наслаждаются. Это происходит потому, что они уже не получают ничего от предмета своего наслаждения и не достигают его кроме как после испытания страдания и трудов, отнимающих силы и приносимых им в качестве дани. Случается и так, что они от этого впадают в жестокую тоску и постоянную скорбь, даже не получив желаемого. Многие из них по причине длительной бессонницы, мрачных мыслей и отсутствия аппетита к пище впадают в бред и умопомешательство, истощаются и увядают. Вот таким образом они и оказываются повязанными путами и сетями наслаждений, ввергающими их во зло и несчастье. Последствия же приводят их к тяжелейшим мукам и гибели.

Ну, а что касается тех, кто предполагает, что сполна получают наслаждение от любви и доставляют его тому, кем они обладают, то они допускают явную ошибку, ибо воистину наслаждение достигается тогда, когда испытана достаточная мера страдания, побуждающего и подготавливающего к наслаждению. У того же, кто добился обладания чем-либо, побудительный позыв ослабевает и он быстро успокаивается. Как совершенно правильно и истинно сказаны слова: «Всякое сущее — подвластно и всякое запретное — желанно».

И вновь мы говорим: разлука с любимым человеком это тот случай, который может привести к неминуемой гибели, если даже человек убережет себя от остальных злоключений мира и его разрушительных воздействий, рассеивающих круг любимых людей. В том случае, когда для него вобрание в себя этой печали и испытание этой горечи становится делом неизбежным, то не лучше ли сделать это раньше и успокоиться, чем откладывать и томиться в ожидании. Ведь чем раньше произойдет то, что должно случиться, тем скорее устранено бремя страха, давящего на него в период ожидания. Кроме того, удержание души от связи с любимым человеком до того, как упрочится любовь к нему, станет устойчивой и полностью завладеет ею, гораздо легче и терпимей. К тому же, если к любви добавится привязанность, то отстраниться или освободиться от нее будет во много крат тяжелее. Несчастья привязанности не бывает без несчастья любви, и не ошибется тот, кто скажет, что привязанность есть чувство даже более твердое и серьезное, нежели любовь. Чем короче время любви и чем меньше встреч с любимым человеком за это время, тем предпочтительней, ибо к ней не успеет примешаться и прийти на помощь привязанность. В подобном случае разуму необходимо начать удержание души и отстранение ее от любви прежде, чем она проникнет в человека или извлечь ее из души, если уже она туда проникла, прежде чем она укрепится в нем. Вот какой спор, как рассказывают, состоялся об этом между мудрым Платоном и одним из его учеников, пораженным несчастьем любви к некоей невольнице и забросившим вследствие этого участие в уроках школы Платона. Он велел разыскать и привести к нему этого ученика и когда тот предстал пред его очи, он молвил: «Поведай мне о такой-то, разве ты сомневаешься в том, что в один из дней тебе все равно придется расстаться со своей любимой?» «Я не сомневаюсь в этом»,— ответил тот. Тогда Платон сказал ему: «В таком случае проглоти сегодня ту горечь, которую все равно тебе придется испить в тот день, и избавь себя от страха ожидаемого дня, который неминуемо наступит, а также от тяжести спасения от любви после того, как это чувство уже окрепнет и к нему также добавится привязанность и еще более упрочит его». Рассказывают, что на это ученик возразил Платону так: «То, что ты изволил высказать, о мудрый мой господин, есть истина. Однако я нахожу утешение в моем ожидании того дня и с проистечением дней мне станет легче». Тогда Платон спросил его: «Почему ты твердо уверен, что с течением дней к тебе придет успокоение и отчего ты уверовал, что время разлуки не наступит до твоего утешения или после усиления чувства привязанности, вследствие чего тебя одолеет еще более великая печаль и во много крат возрастет горечь разлуки?» Рассказывают, что в тот же миг юноша пал ниц перед Платоном, возблагодарил его, просил простить его и вознес ему хвалу. И не осталось в нем ничего от того состояния, в котором он пребывал, не проявил он знаков сожаления и увлеченности. И стал он после этого усердно посещать собрания Платона, никогда их более не пропуская. Также рассказывают, что после этого разговора Платон обратил лицо к своим ученикам и стал их порицать и упрекать за то, что они отвернулись от этого юноши и оставили его. А юноша тот после этого всецело направил свои силы на изучение проблем философии во благо исправления своей чувственной души, усмирения ее и подчинения ее разумной душе.

Существуют легкомысленные люди, которые со злым упорством и безрассудной враждебностью поносят философов в неприличных выражениях и невежественных речах,

вполне соответствующих их низким и отвратительным натурам. И такое эти люди почитают за верх остроумия и образованности. Мы расскажем о том, какие доводы приводят они в подтверждение своих слов и затем разъясним их. Эти люди заявляют, что любовью склонны увлекаться лишь утонченные натуры и изысканные умы и что она требует чистоты помысла, изящества вкуса, красоты облика и тела. Они повсюду распространяют эти и подобные им речи, используя при этом любовные газели из высокой поэзии соответствующего содержания, приводят в пример прославившихся благодаря своей любви писателей, поэтов, именитых людей и предводителей, превознося их до степени пророков.

Мы же по этому поводу говорим: воистину утонченность натуры, изысканность ума и чистоты помыслов признаются таковыми и имеют ценность тогда, когда они направляются их обладателями на постижение далеких и таинственных явлений, получение изящных и точных знаний, раскрытие сложных и скрытых пеленой безвестности вещей, изобретение имеющих смысл и полезных ремесел. А мы находим, что все эти черты свойственны только философам. И видим, что к плотской любви проявляют чрезмерную склонность преимущественно грубые и неотесанные кочевые арабы, курды, презренные людишки и чернь. Мы также, согласно своему общему представлению, считаем, что среди народов нет народа с более утонченным и врожденным умом, более выраженной явно мудростью, чем греки⁵. Даже увлеченность любовью проявляется в них меньше, чем у всех остальных пародов. А это совершенно противоречит тому, что утверждают недруги философов. Я подразумеваю то, что из этого следует вывод, что склонностью к плотской любви более всего подвержены обладатели грубой натуры и недалекого ума. И тот, у кого мало ума, узок взгляд, тупа мысль, начинает рваться к тому, к чему только поманила душа и к этому устремляется его желание.

Что же касается их доводов относительно множества влюбленных писателей, поэтов, знатных людей и предводителей, то мы ответим им, что знатность, главенство, поэзия и красноречие не есть те вещи, которые непременно должны свидетельствовать о совершенстве ума и мудрости. А коли так, то влюбленными могут быть и те, кому свойственен недостаток разума и мудрости. И эти люди по невежеству своему и недомыслию считают, что знание грамматики, поэзии, красноречия и риторики и есть подлинная наука и мудрость. Им и неведомо, что истинно мудрые люди (философы) не почитают ни одну из этих вещей за мудрость, а человека, изощренного в них, за мудреца. Истинным мудрецом, по их убеждению, является тот, кто знает условия доказательства и его правила, усвоил математическую, естественную и божественную науки и овладел ими в таком совершенстве, какого только в силах достичь человек.

Однажды у одного из наших шейхов (наставников) в Городе мира (Багдаде) мне довелось видеть некоего человека из числа этих (хулителей философии), выдававшего себя за большого знатока наук. А шейх этот, кроме глубокого владения философией, обладал также широкими познаниями в области грамматики, языка и поэзии и в ходе беседы снисходительно поддакивал и соглашался с ним. Тот же человек вел себя высокомерно, кичился, взирал на все свысока, был многословным, преувеличенно возносил похвалу своим единомышленникам и поносил на чем свет стоит всех остальных. Все это время шейх терпеливо молчал, зная о его невежестве, зазнайстве и самолюбовании, и улыбался мне, пока тот не воскликнул: «Это, клянусь аллахом, и есть истинная наука, а все остальное — ветер!» Тогда шейх сказал ему: «О сын мой, это наука тех, у кого нет знаний, и радуется ей тот, у кого нет разума». Затем шейх обернулся ко мне и молвил: «Спроси-ка этого нашего молодца что-нибудь об основах практических наук. Ведь он из тех, кто считает, что если человек искусен в языке, то может ответить на все, о чем бы только у него ни спросили. И я сказал тому человеку: «Скажи мне каковыми бывают науки: практическими или теоретическими?» Я умышленно не завершил вопроса о классификации наук. Не колеблясь, он тут же ответил: «Конечно же, все науки — теоретические». Он ответил так потому, что, вероятно, слышал, как некоторые наши друзья обвиняли эту группу людей в том, что их знание — теоретическое, и потому захотел обвинить наших друзей в том же, в чем они обвиняли и его, не ведая при этом, что они подразумевали под этим совершенно иное. Я вновь спросил его: «Кто же узнал, что в такую-то ночь произойдет лунное затмение, что сакмуния⁶ способствует освобождению желудка при запорах, что ал-мурдасандж⁷ уничтожает горечь уксуса, если его растолочь и положить в него. Можно ли знание того, что усвоил из опыта людей, назвать теоретическим?» Он сказал: «Нет». «Но каким же образом тогда это стало известно?» — спросил я. Он оказался более не в силах объяснить мне то, чего я от него добивался. Затем он произнес: «Тогда я скажу тебе, что все они — практические». Он сказал так, полагая, что ему удастся тем самым причислить грамматику к практическим наукам. Тогда я обратился к нему со следующими словами: «Скажи мне, кто определил, что имя лица, окликаемого один раз, должно стоять в именительном падеже, а имя лица, окликаемого два раза — в винительном? Было ли это признано естественной практической необходимостью или вещью теоретической, утвердившейся с общего согласия одних людей, вопреки мнению других?» Он стал что-то невнятно бормотать об источниках, к которым должен обратиться и которые доказывают, что это явление практического характера и что он слышал это от двух своих учителей и так далее. Я же начал разъяснять ему его ошибки и противоречия, опровергая их, отчего ему стало стыдно и им овладели сильное смущение и печаль. В это время к нам, посмеиваясь, подошел шейх и сказал ему: «Испробуй же на вкус, о сын мой, горечь науки, являющейся истинным знанием».

Мы привели здесь этот рассказ для того, чтобы он послужил предостережением и назиданием для некоторых людей, побуждая их к лучшему, и нет у нас в данной книге цели, кроме этой. Тем, что говорилось в нашей речи о невежестве и недостаточном знании, мы не имеем в виду всех, кто заботится о грамматике и арабском языке, увлеченно разрабатывает их, очарован ими, ибо среди них есть люди, которых аллах наделил обильными познаниями в науках, а только тех, кто думает, что не существует никакой другой науки, кроме этих двух, и никто не достоин называться ученым, кроме как при условии знания этих двух.