Думай, что говоришь

Байтов Николай Владимирович

— ОНА! ДОЛЖНА! ПРИНАДЛЕЖАТЬ! СВЯЩЕННИКУ!!!

Потом она широко раскрыла глаза и сказала:

— Ах!..

А затем, скосив смущённый взгляд на Саида и заливаясь румянцем, пролепетала:

— …а я должна стать твоей женой…

Фиксатор буквы

В шахматах есть ход, мало кому известный и почти неиспользуемый при игре. Это ход пешкой вбок по горизонтали, на соседнюю вертикаль. Он так редко применяется, что даже непонятно, существует ли он в самом деле, и если существует, то в каком статусе. В международных правилах шахмат его нет.

А что такое эти «международные правила», откуда они взялись и насколько всё множество реальных, играемых людьми партий подчиняются им? — Неясно.

Тем не менее слухи об этом необычном ходе доносятся, хотя описывают его по-разному. Я, например, думал, что этот ход разрешается один раз за партию и только пешкой в исходном положении, то есть на второй горизонтали.

Я разговаривал как-то с гроссмейстером Калитниковым

и спросил его об этом. Он нехотя и весьма хмуро подтвердил мне существование такого хода. «Да, да, — кивнул он, — только один раз. Нет, почему на второй линии? Напротив, этот ход делают иногда на предпоследней линии, при проходе в ферзи». — «Но я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так ходил», — сказал я. «И не увидите. В официальных матчах так не ходят никогда, а в приятельских — чрезвычайно редко и лишь в том случае, когда вы уверены, что ваш противник знает об этом ходе и признаёт его правомерность… А кстати, от кого вы-то узнали?» — спросил Калитников вдруг резко. Я сказал, что этот ход показала мне одна женщина. «Шахматистка? Я могу её знать?» — допытывался Калитников. Да, женщина была шахматисткой, но мне не хотелось называть её фамилию. Я сказал, что вряд ли он может её знать, она не шахматистка, хотя играет неплохо, нет, она совершенно не из шахматного мира, она медик, врач-эндокринолог, кандидат наук. (Я постарался выжать из своего воображения что-то максимально далёкое и неподъёмное для гроссмейстера Калитникова.) «Понятно», — кивнул он равнодушно. Потом он сказал: «Конечно, только женщина могла вам показать этот ход». — «Почему же?» — «Потому что в общем-то это женский ход… Точней, я бы сказал, что в нём есть что-то женское. И мужчина, который это чувствует, не станет так ходить». — «Постесняется, что ли?» — «Нет, не то, — сморщился Калитников. — Попробую объяснить. Женскость этого хода состоит не в женственности как таковой (которой можно было бы постесняться), а в его знаковости. Вам, наверное, известно, что бывают знаки искусственные, то есть чисто условные. То есть связь этих знаков с предметами, которые ими обозначены, есть чистая условность. Другой род знаков — естественные. Это когда обычные проявления неких сущностей мы берёмся (или нам предлагается) интерпретировать как знаки этих же самых сущностей. Понятно? Так вот, обратите внимание, что мужчины предпочитают пользоваться искусственными знаками, а женщины — естественными…» — «Вы хотите сказать, — удивился я, — что ход пешкой вбок — это естественный знак? Но как же так, простите, Виталий Леонидович, я не понимаю: это знак — чего? И каким образом он может быть естественным, если (на фоне известных шахматных правил) он представляется более условным, чем даже сами шахматы, то есть чем весь, так сказать, шахматный универсум!» — «Более условным? — Калитников пожал плечами. — Ну нет, почему же… Мало ли странных вещей в шахматах? А рокировка, например? это как, по-вашему?» — «А что — рокировка? — возразил я. — Обыкновенное правило. Не странней, чем ход, допустим, коня… или битьё пешкой наискосок…» — «Вот именно, — сказал Калитников, — все правила в шахматах есть условности. А ход пешкой по горизонтали — это не правило, это просто ход. Поэтому он — естественный знак». — «Да? И что же в таком случае он означает?» — «Ну как — что? как — что? — Калитников снова нахмурился. — Я же сказал… Он означает… Он просто вот так означает. Просто он означает принадлежность играющего — того, который делает этот ход, — к определённой группе людей». — «К какой же группе? К женской, что ли?» — «Да нет! При чём тут… Женский тут — только сам жест означения. Я же сказал: жест естественного означения, он — женский… А группа? Ну, группа просто людей, знающих об этом ходе и допускающих его использование».

Опять я ничего не понял. Я только чувствовал, что Калитников как-то всё время увиливает, лавирует, крутит, пытается обвести меня вокруг какого-то пустого места… Пустого ли?.. Я задумался. — И вдруг я заметил, что у меня даже голова немного закружилась — так я напрягся. Тогда я сразу бросил это дело, перестал думать о его словах. «Но как же мне быть? — думал я. — Ведь Калитников — единственный гроссмейстер, с которым я случайно оказался знаком (да и то шапочно). Если я у него не допытаюсь, то я ничего так и не узнаю. Где мне ещё искать этих гроссмейстеров?.. Может быть, мне следует сейчас незаметно перевести разговор на что-то другое, а после постараться войти с ним в более приятельские отношения, может быть, дружеские, может быть, напроситься как-нибудь к нему в гости и предложить вместе распить бутылочку, допустим, коньяка (если он пьёт), а там опять исподволь возобновить этот разговор? Да нет, он сразу поймёт, с какой стороны я подъезжаю и зачем. Тогда, конечно, дело будет совсем испорчено… Что же мне делать?..» Потом я подумал так: «Вот, например, гомосексуалисты. — Допустим, кто-то из них подаёт другому знак более или менее условный, означающий, что он хотел бы сблизиться. Но он должен быть уверен, что его сигнал будет правильно понят. Значит, обязательно он прежде должен получать естественные знаки о принадлежности его партнёра к его специфической группе. А тут что получается?.. — Нет, я гомосексуалистов взял только для примера, я вовсе ещё не думаю, что ход пешкой вбок — это слово из их языка. Тем более что тогда пришлось бы расширить смысл этого хода за рамки шахматной партии, а этого-то как раз и не нужно делать, потому что я пытаюсь выяснить чисто шахматное его значение».

И тогда я спросил Калитникова: «Виталий Леонидович,

вот вы говорите, что в этом ходе есть нечто женское и потому мужчины, которые это чувствуют, никогда так не ходят. Но позвольте вас спросить в таком случае, что же должен чувствовать мужчина, когда его противник сделал всё-таки такой ход?» — «Что чувствовать?» — «Ну да, и чувствовать, и реагировать — он как-то же должен?» — «Не понимаю… Он просто должен продолжать игру — вот и всё. А что ещё, по-вашему? — Калитников улыбнулся. — Ну, пусть ещё он про себя воскликнет: «Ах, вот оно что! отлично! Я этого ожидал! У меня на этот случай всё предусмотрено!» Пусть он возбуждённо потрёт руки, похлопает себя по бёдрам, по карманам, побренчит спичками, встанет, закурит. Что ещё?»

Я видел, что Калитников уже смеётся надо мной. И всё же я не нашёл другого выхода, как рассказать ему некую выдуманную историю. «Я, собственно, почему вас спрашиваю. Ведь я хотел попросить вашего совета… Год назад я познакомился с этой женщиной… При каких обстоятельствах — не буду говорить. Скажу только, что при сложных… Ну, а потом мне пришлось вступить с нею в переписку (она живёт в Киеве). Писали друг другу что-то вымученное, я уже не мог, и наконец я предложил ей сыграть в шахматы, зная, что она хорошо играет. Это на какое-то время решило проблему. И вдруг, представьте, она делает этот ход. Сначала я подумал, что она ошиблась. Пишу ей. Нет, она отвечает, что так ходят и что если я не знаю, то и нечего играть, — в таком роде. Я совсем не знаю, что думать… Понимаете, мы с ней согласились играть на крупную сумму денег, а у неё позиция сейчас послабей, чем у меня. Что же это должно означать? Может быть, она хочет таким образом прекратить игру, чтобы не остаться в проигрыше? Или, учитывая теперь ваши объяснения, мне следует интерпретировать её ход как завуалированное предложение отдаться мне (вместо проигранной суммы). А? Что вы на это скажете?»

Я смотрел на Калитникова. Тот снова сморщился, похмыкал, посопел и помычал что-то. «Какая позиция?» — спросил он наконец брюзгливо. Я быстро начертил ему. Нет, на этом меня не поймаешь, в шахматах я всё-таки разбираюсь. Я начертил некую относительно спокойную эндшпильную позицию, без ферзей, по одной ладье, белый слон и две пешки у белых, четыре пешки у чёрных. Я играю белыми.

— Это после её хода? — спросил Калитников.

— Нет, это так было. И в таком положении она пошла пешкой f —g.

Калитников с минуту глядел на диаграмму.

— Ну, что же, — усмехнулся он. — Очень правильно поступила ваша партнёрша. Теперь у чёрных уверенный выигрыш: они проводят крайнюю пешку. А так белые, возможно, имели шанс на ничью при изобретательной игре.

Я очень удивился: мне-то казалось, что белые сильнее. Но я поверил Калитникову, ведь диаграмму я нарисовал с ходу, наобум.

— И что же вы, Виталий Леонидович, делали бы теперь на моём месте? — спросил я. — Сдались?

Калитников пожал плечами:

— Разве обо мне речь?.. Я знаю два продолжения, которых не знаете ни вы, ни ваша партнёрша, по-видимому, — иначе она так не пошла бы. Но честно ли будет с моей стороны вам подсказать?

— Постойте, постойте! — возмутился я. — Но ведь я не знал и самого хода, а не только его возможных продолжений! Разве с её стороны честно обеспечить себе выигрыш при помощи хода, о котором я не знал?

— Хм, — улыбнулся Калитников. — Вообще-то резонно… Тогда смотрите… Вообще-то это всё довольно тривиально, но я, так и быть, наведу вас на мысль. Главное соображение, которое невольно является при виде такого хода, — это то, что пешку можно рассматривать как точку, фиксирующую вертикаль. Пешка не может покинуть свою вертикаль таким способом. Если она сейчас переместилась с f на g, значит, просто вертикаль g становится вертикалью f со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— С какими же последствиями? — изумился я.

— С такими, что вы просто сдвигаете доску — на одну клетку влево или вправо (это уж зависит от вашего выбора)… Конечно, это лишь в том случае, если вы на такой ход объявите своему партнёру, что данная пешка является для вас фиксатором буквы. Если вы этого не делаете, тогда, понятно, доска остаётся прежней и игра продолжается с перемещённой пешкой.

— Ну а если я это делаю, тогда что?

— Я же вам сказал, — уже нетерпеливо и немного презрительно стал вновь объяснять Калитников. — Вы сдвигаете доску. По цилиндру. Влево или вправо на одну клетку. В данном случае пешка пошла вправо. Значит, если вы принимаете её перемещение относительно позиции, то сдвигаете всю доску влево. Вертикаль a отсекается от вертикали b и примыкает к h. Ход белых. Но вы имеете возможность и отвергнуть её перемещение относительно других фигур. Тогда буквы будут связываться для вас не с доской, а с позицией. Значит, между пешкой f и вертикалью h вы должны восстановить «съеденную» её ходом вертикаль g, которая теперь переместится на край доски, а h, следовательно, оторвётся от неё и примкнёт с другой стороны к вертикали a. В этом случае ход чёрных (ибо перемещение пешки отвергнуто). Вам понятно?

Я кивнул.

Калитников продолжал смотреть на диаграмму.

— И вот в одном из этих случаев — в каком именно, вам самому нетрудно догадаться, — белые имеют, по-моему, шанс даже на выигрыш… Здесь меняется цвет слона… сейчас… если только я не ошибаюсь…

Он ещё некоторое время смотрел на диаграмму, но его лицо было вполне непроницаемым, и прочесть что-либо из его мыслей нельзя было. Потом он отвернулся и больше ничего интересного не сказал. Так что я на этом заканчиваю свою запись моей с ним беседы. На всякий случай привожу диаграмму, которую я тогда придумал.