Думают…
Шрифт:
— Счастливой, — вздыхает Хелен. — Иногда я думаю, что создана для несчастья, как однажды сказал твой муж.
— Мессенджер? Когда?
— По телевизору.
— А, ну да. Сам-то он создан для счастья. Может, поэтому я и вышла за него.
23
Король Венцеслав выглянул в окно… хорошо… Индикатор батареи потускнел, но, кажется, еще работает… Сегодня воскресенье, 6 апреля, я в комнате отдыха «Британских авиалиний» в аэропорту Амстердама… жду рейса на Бирмингем, потому что опоздал на бристольский из-за задержки в Праге, несмотря на то что как дурак мчался через весь Шифол, а там ремонт, и весь аэропорт в ужасном состоянии… Я несся, закинув язык на плечо и зажав портфель под мышкой, чувствуя себя как биатлонист, которому снится, что он пытается попасть в уменьшающуюся на глазах мишень. Терминал Шифола — около километра в длину. Петляя между стойками регистраций и натыкаясь на носильщиков, я бежал, как угорелый, чтобы, в конце концов, узнать, что досмотр и посадка закончились, хотя мониторы в зале показывали, что они еще продолжаются… я просто офигел, когда узнал, что других рейсов на Бристоль сегодня уже не будет…
Я летел в Прагу не прямым рейсом из Лондона, а через Амстердам, чтобы избежать утомительной поездки в Хитроу или Гетвик и обратно, но теперь Кэрри придется встречать меня в Бирмингеме и везти в Бристоль, чтобы я мог забрать оставленную там машину… Только что звонил ей, и она совсем не обрадовалась известию. А кто бы обрадовался?
Ждать еще целых два часа, и я коротаю их, сидя со старым добрым «Перлкордером» в звуконепроницаемой телефонной кабинке, где никто не может меня подслушать, хотя и в самой комнате отдыха пусто, как на кладбище… По воскресеньям бизнесменов не много… уффф… только сейчас, наконец, у меня нормализовались пульс и дыхание… проклятое несварение… все из-за чешской еды… такое впечатление, что она состоит из одних жиров и углеводов…. Сбалансированный рацион в чешском представлении — это суп с клецками, запеченный гусь с жареной картошкой, тоже с клецками, а на десерт клюква в тесте со взбитыми сливками. Все это запивается несколькими литрами пльзенского пива. Как они только выживают с таким режимом питания? Почему не падают на улицах с сердечными приступами? Здесь немало полных людей, особенно, мужчин за сорок, но также много стройных молодых женщин… Как эта Людмила, талия у нее, наверное, сантиметров пятьдесят, а живот плоский, как… как блин, но уж точно не чешский, который начинен сливами и взбитыми сливками… она съела один… потом второй… пока я сидел рядом с ней, она ела все, что появлялось на столе… как им это удается? Может, они едят только на людях, когда кто-нибудь за них платит, а в остальное время голодают?.. Или после еды засовывают себе два пальца в рот?.. Это не анорексия и не булимия, никакой заниженной самооценки, скорее наоборот. Они твердо убеждены, что худоба поможет им жить в Чешской республике, а в лучшем случае — уехать из нее… Недостаточно просто быть умной и говорить по-английски, нужно еще и выглядеть, как Кейт Мосс… представляю себе этих девушек в тесных квартирках многоэтажных коробок, они спят в одной спальне с сестрами, один туалет на всю семью, без денег, без личной жизни, у них одно-единственное приличное платье и фигура, которую они холят и лелеют, как драгоценность, зная, что это — единственный способ что-нибудь получить от жизни и не стать похожими на своих матерей… Несмотря на «бархатную революцию», а может, и благодаря ей, в стране много так называемых «благородных бедняков». На первый взгляд Прага кажется преуспевающим городом, но привольно живется здесь в основном туристам, предпринимателям и мошенникам (причем вторых подчас трудно отличить от последних). Многим, особенно бюджетникам, сейчас живется еще труднее, чем при коммунизме. Родители Людмилы, например, профессиональные врачи: отец — патологоанатом, а мать — гигиенист, но, по ее словам, им приходится по вечерам давать частные уроки школьникам, чтобы свести концы с концами, потому что оклады не поспевают за инфляцией… Неудивительно, почему люди горько усмехаются, когда начинаешь одобрительно говорить о «бархатной революции». «Конечно, у нас теперь появилась возможность свободно путешествовать, — говорила Людмила, — но мы не можем себе этого позволить». Мы болтали в кровати, после секса. Мне хотелось спать, но попросить ее встать было бы невежливо с моей стороны, уснуть же вдвоем на односпальной кровати невозможно… Британский совет поселил меня в милой старинной гостинице с видом на Карлов мост, парапет которого украшает тридцать одна статуя святых, яростно жестикулирующих и похожих на ископаемых букмекеров… Вероятно, в Совете думали, что я проникнусь духом истории, витающим в этой гостинице с ее кривыми лестницами, низкими потолками, темными стенами и комнатками, похожими на кельи. На самом же деле, в поездках я предпочитаю «Хилтон» или «Хайатт» — что-нибудь просторное и шикарное. С большой ванной и душем, льющим под таким напором, чтобы просверливал дырки в коже, с хорошим мини-баром и широким выбором порно-каналов по телевизору. А кровать должна быть такой огромной, чтобы можно было перепробовать шестьдесят девять поз, не свалившись на пол и не стукнувшись ногой о тумбочку. С Людмилой, правда, мы просто перепихнулись, с презервативом, и никакого тебе орального секса… безопасно, но… механически… Не та ночь, которую потом вспоминаешь с удовольствием… Пора завязывать с этими встречами на одну ночь, тем более с женщинами, которые в два раза моложе тебя…. Все произошло отчасти от скуки, а отчасти из-за галантности: на ее вопрос о том, чем бы я хотел заняться, я ляпнул: «Много чем», а она превратно меня поняла. Смешно сказать, но к концу вечера я вдруг подумал, что она обидится, если я не доведу дело до конца… Кроме того, было очень скучно без дела шататься по Праге… Некоторые бредят этим городом… но мне он показался каким-то историческим парком отдыха, кругом бродили те же самые люди, каких можно увидеть в любом Диснейленде — туристы в кроссовках, широких шортах и светлых футболках. Было тепло, почти жарко, в Центральную Европу пришла весна. Мне от этого было не легче, я изнывал в теплой не по погоде одежде, постоянно чесался и потел. Особенно в этих душных ресторанах с гуляшем, супом с клецками, жареным гусем с клецками или для разнообразия говяжьим бульоном с клецками или свининой с кислой капустой и опять-таки с клецками. Проблема в том, что я очень люблю такую пищу и вообще люблю вкусно поесть, я ел там постоянно… в командировках кто-то обязательно приглашает тебя в ресторан раза два на день, и каждый раз приходится съедать по три-четыре блюда…
Восточная Европа нравилась мне больше в коммунистические времена, когда есть там было почти нечего, ну, совсем нечего, даже с твердой валютой в кармане. В этом что-то было — временно попадать из полного довольства в нужду. Помню, как когда-то зимой, кажется, в семидесятых, бродил по улицам Лодзи, в каком-то экстазе созерцая монотонное убожество угрюмых, обветшалых многоквартирных домов, грязного заледенелого снега, трамваев с усталыми пассажирами, забившимися в углы и державшимися за железные поручни. Мне нравилось разглядывать невыразительных женщин, упорно стоявших в очередях перед пустыми прилавками… Такие картины заставляли ценить простые житейские радости, которые обычно принимаешь как должное, и с удовлетворением ощупывать карман с обратным билетом и английским паспортом… сейчас такого контраста уже не ощущается…
Приглашение я получил от моих чешских издателей, они собрались издавать «Машину разума»… Мне польстило, что они посчитали мою десятилетнюю работу достойной перевода, и я решил порадовать их своим приездом… тогда издатели сразу же обратились в Британский совет за грантом, и те согласились при условии, что я проведу лекцию и семинар в их университете. Таким образом, график поездки оказался очень плотным: с лекцией, семинаром, раздачей автографов и даже трехминутным интервью национальному телеканалу. …Мой издатель Милош Палацки, с которым я ни разу до этого не встречался, оказался типичным представителем нового постмарксистского капитализма: доброжелательный,
Ей выдали небольшую сумму на расходы, и первым делом она повела меня в «типичный чешский ресторан», где мы отведали «типичной чешской еды»… Потом я с набитым брюхом бродил по старой Праге, вслед за Людмилой заходя то в замок, то в собор, то в церковь, то в галерею… Мы восхищались готикой, рококо, модерном и так далее, пока, наконец, Людмила не возвестила, что настало время поужинать перед оперой, давали что-то из Яначека… «Вы не будете сильно возражать, если мы не пойдем в оперу?» — спросил я. Она словно испугалась. «Вы не любите оперу?» — «Терпеть не могу». Она закусила губу, подавляя улыбку и глядя на меня, как на непослушного мальчика. «Чем же вы хотели бы заняться?» — «Ну, много чем», — сказал я с улыбкой, которая, ей скорее всего показалась похотливой, потому что она покраснела, придав тем самым двойной смысл моему невинному ответу. «Ну, например, — продолжил я, пытаясь рассеять ее подозрения, — можно заскочить в какой-нибудь приятный прохладный бар, выпить ледяного пива, потом посидеть в кино с кондиционером, и после этого я, может быть, и захочу поужинать». Так мы и сделали. Отыскали бар с негромкой джаз-гитарой… потом посмотрели фильм с Вуди Алленом на английском и с чешскими субтитрами… В конце концов, забрели в небольшой вьетнамский ресторанчик и поужинали без всяких клецек, но со скромной бутылочкой венгерского рислинга. Людмила рассказала о своей научной работе: проект моделирования учебного процесса, попытка выстроить особую модель накопления знаний посредством опыта — диалога и взаимного подражания учащихся, симулирования детских игр, например, игры в зверей, растения и минералы… все это показалось мне совершенно безнадежным, со множеством переменных, но я пытался сохранять вежливо-поощрительный тон… Она же стелилась передо мной мелким бесом и бесстыдно льстила. Надо сказать, она отлично справилась с домашним заданием, глубоко вникнув в мою «Машину разума» и даже приводя из нее цитаты. И все это время над нашими головами витали эти пузыри из комиксов: «Он хочет переспать со мной?», «Она, наверное, ждет, чтобы я предложил ей переспать со мной?» По плану ей следовало проводить меня в отель, а потом взять такси и поехать домой… ночь была теплой и по-весеннему благоухала… мы прошлись по площади, еще разок взглянули на Астрономические часы, которые как раз пробили двенадцать, потом полюбовались их движущимися фигурами: прелюбодей, богач и гордец — они ритмично покачивали головами, а смерть твердила: «Да-да»…
Потом пошли на Карлов мост и смотрели то ли на замок, то ли на дворец — ночью он казался миражем… Очарование этого города, наконец, на меня подействовало. Мне даже показалось естественным повторить жест влюбленных парочек, гулявших в тени часовых фигур, и я положил ей руку на талию и сказал, что мог бы обхватить ее большими и указательными пальцами — настолько она стройна, а девушка засмеялась и предложила попробовать. У меня ничего не вышло, и вместо этого я прижал к себе ее тело, упругое и податливое, как молодое деревце, и поцеловал ее запрокинутое лицо. Как только мы вошли в мою комнату, она, не теряя времени, мгновенно разделась. Впрочем, на ней было совсем немного одежды — платье из хлопка да трусики, лифчика она не носила, не нужен для ее слишком маленькой, на мой вкус, груди… полная противоположность Кэрри… вспомнилась почему-то реклама, которую запомнил с детства… «не слишком много, не слишком мало… в самый раз…» Она лежала под одеялом и смотрела, как я раздеваюсь, и меня это сразу же сбило с толку… собственное туловище показалось тучным и слишком несовершенным по сравнению с ее гладким и белым телом… я выключил свет, задернул шторы и открыл окна (сказав ей, что слишком душно, но душно не было, просто мне хотелось задернуть шторы, чтобы скрыть свою неуверенность, не хотелось, чтобы она рассматривала меня голого). К счастью, член у меня встал, но боюсь, что оргазм она имитировала…
Нет, это не такой секс, который потом вспоминаешь с удовольствием… слишком все оказалось легко… В семидесятых меня могли бы обвинить в шпионаже, а потом шантажировать, я наверняка обнаружил бы камеры и жучки по всей комнате… Впрочем, и на сей раз с меня потребовали кое-какую плату. В ресторане я проболтался о конференции, которая должна состояться в конце мая, и теперь, одеваясь, она спросила, не могу ли я передать тезисы ее работы для участия в конференции, а потом обратиться в Британский совет за грантом на поездку… Я сказал, что программа уже утверждена (ложь), но она могла бы подать заявку… я не сумел отказать ей после того, как ее трахнул… но думаю, одной ее заявки будет недостаточно для получения гранта… хотелось бы в это верить…
24
Воскресенье, 6 апреля. Только что вернулась из Подков, по дороге отвезла детей Мессенджеров домой в Питтсвилл-Лаун. За обедом позвонил Ральф из амстердамского аэропорта и сказал, что опоздал на рейс в Бристоль и теперь летит в Бирмингем, так что Кэрри пришлось за ним ехать. Я предложила забрать детей с прогулки, чтобы она могла сэкономить хоть немного времени, и она с радостью согласилась. Наконец мне предоставилась возможность хоть чем-то ей помочь.
Такой поворот событий сократил наш отдых в Подковах — а жаль, погода стояла чудесная, было довольно тепло, и мы сидели на веранде. Сейчас шесть вечера, и все еще светло. В прошлые выходные перевели часы, но я была слишком занята своими мыслями, чтобы обратить внимание на то, что день стал длиннее. Насчет Мартина я немножко успокоилась. Полезно было выговориться, к тому же Кэрри так хорошо умеет слушать. Ее совет найти другого мужчину кажется невероятным и смешным, ведь единственный мужчина, который проявляет сейчас ко мне интерес, — ее муж.