Дунайские ночи
Шрифт:
Густые, сросшиеся на переносице брови Домны Петровны сдвинулись.
— Говори что хочешь, сынок! Тебе положено сегодня всякую чепуху молоть. Стерплю.
— Скажу!.. — Он хлопнул ладонью по столу. — Не ко времени и не к месту воскрес Дорофей Глебов. Назад уползай, зачумленный! Туда, откуда явился, — в ночь, в свою жабью дырку.
— Чего несешь?
— Дело говорю, матунюшка! Чернотой своей вашу белизну покрою, если останусь тут. Ославлю на весь Дунай. Верить вам везде перестанут. Гордея и Аверьяна студенчества лишат. Мавру
— Тошно слушать непутевые речи. Ну и дремучий же ты, Дорофей. Не такие на Лебяжьем люди, как ты думаешь. Нету их, вывелись.
— Брось, мама! Не уговоришь. Не будет вам со мной счастья.
— Не из пугливых мы. Пожили в счастье, поживем и в несчастье. Потеряем в одном месте, найдем в другом. — Она положила на плечи Дорофея легкие коричневые руки. — Я вот что порешила, сынок!.. Сегодня пойдешь к пограничникам. Покормлю, напою и провожу. Явись и скажи: беглый я, границу перешел. Помилуют. По указу.
Дорофей стоял у стены, словно пригвожденный. Глаза закрыты, ввалились. Лицо осунулось, посерело. Морщины стянули лоб, щеки.
— Нечего тебе ждать. Иди и винись! — твердо говорила мать. — Иди! Да ты слышишь, что говорю?
Он медленно кивнул отяжелевшей головой.
— Слышу, — не открывая глаз, выдавил он сквозь зубы. — Мама, а если… если я не пойду.
Домна Петровна долго не отвечала. Крепко сжав темные губы, с мучительной болью вглядывалась в сына.
Она тихонько, ласково погладила его по небритой щеке.
— Если не пойдешь… я сама поклонюсь властям и скажу: ждет вас мой сын, приходите!
— Эх, матунюшка!.. Кланяйся! Да живее, а то, чего доброго, раздумаю виниться.
Дорофея Глебова на быстроходном катере доставили в райотдел КГБ.
Многое он рассказал!.. Демонстрировал снаряжение подводного диверсанта. Давал характеристики тем участникам операции «Цуг шпитце», которых хорошо знал.
Не забыл Дорофей упомянуть и «Мохача», старого друга Сысоя Уварова, который должен пожаловать к нему в гости в скором времени.
— «Мохач»? — спросил Шатров. — Кто он такой? Откуда и когда его должен ждать Уваров? Какие у него задачи?
Дорофей виновато посмотрел на чекистов.
— Ничего больше не знаю. Мой шеф доверил мне эту тайну в самый последний момент, перед высадкой.
— И он не сказал вам, не намекнул, что вы будете взаимодействовать с этим «Мохачем»?
— Нет, не говорил и не намекал.
— А может быть, это подразумевалось?
— Нет, и не подразумевалось. Я понял так, что у Сысоя Уварова с «Мохачем» будет особый контакт и особые дела.
— А какие?
— Не знаю. Могу только гадать.
— Ну погадайте! — улыбнулся Шатров.
— Таким, как он, этот «Мохач», всегда наш брат, черная кость, дорогу в трудных
— И какое же это главное дело?
— Не знаю. Вам виднее, что у вас тут на Дунае самое дорогое.
— Для нас все здесь самое дорогое, — сказал Шатров. — И города и колхозы, И каждый корабль и каждый человек. И спокойствие и тишина. Всем дорожим, все охраняем Вы только вчера впервые услышали о «Мохаче»?
Дорофей после долгой напряженной паузы неуверенно ответил:
— Мне кажется, я раньше ничего не слышал о нем.
— А ваш шеф какую имеет кличку?
— Инспектор?
— Нет, другой, тот, что сопровождал вас сюда, на Дунай.
— Мы его называли «Капитаном».
— Другой клички у него не было?
— Не знаю.
— Не приходилось вам слышать, как называли его между собой ваши инструкторы?
— Чаще всего тоже «Капитаном», но иногда в веселую минуту величали «Катаракты».
— В этом был какой-нибудь смысл?
— Наверное.
— А вы допускаете такую возможность, что ваш шеф имел еще одну запасную кличку, известную только его начальству?
— Может быть, и так.
— А вы не удивились бы, узнав, что «Капитан», «Катаракты» и «Мохач» одно и то же лицо?
— Я давно уже перестал удивляться.
Шатров закрыл блокнот.
— Пожалуй, хватит на сегодня.
Глебов вышел, сопровождаемый солдатами.
Шатров сложил мелко исписанные листы, спрятал их в планшетку.
Показания Дорофея Глебова заставили Шатрова глубоко задуматься. К чему, к какому событию привязана эта операция «Цуг шпитце»?
Штаб «Бизона» ничего не делал так, на всякий случай, в порядке самотека. Все и всегда приурочивалось к какому-нибудь большому событию на международной арене. Если наступал Фостер Даллес, то запускал в ход свою машину и «Бизон».
Англичане и французы сейчас предприняли наглейшее наступление в Египте. Главные держатели акций Суэцкого канала возмутились, что их «священная собственность» национализирована египтянами. «Арабы, образумьтесь, отдайте назад Суэцкий канал, верните Западу вековое право быть хозяином на вашей земле, иначе будет разрушен трехмиллионный Каир, залита напалмом долина Нила!»
Шатров располагал данными, свидетельствовавшими, что штаб «Бизона» предпринимает бешеные атаки во всех направлениях. Но где главное? Конечно, не здесь, на Дунае.
После долгих размышлений Шатров пришел к убеждению, что важная сама по себе операция «Цуг шпитце» скрывает еще что-то более значительное.
Для чего же понадобились «Бизону» одновременные взрывы на Дунае — в Братиславе, в Северной Болгарии, Южной Румынии и в дунайском гирле? Отвлечь внимание от авантюры в районе Египта? Да, на какое-то время, если бы взрывы прогремели, Дунай приковал бы к себе внимание мировой общественности.