Дуновение холода
Шрифт:
— Нет, Мередит, только не ты.
— Один из тех, кого ты обвинил, во время нападения на леди Кейтрин был со мной — точно в то же самое время! То ли она лжет, то ли верит в чью-то ложь.
Рука Дойла сжалась на моих пальцах. Он был прав. Я проговорилась. Черт бы побрал все эти словесные игры! Слишком много надо держать в секрете, и помнить, кто что знает и что нет, и решать, кому что сказать и когда.
— Мередит! — сказал король, и опять его голос касался меня почти ощутимо. — Мередит, вернись к нам, ко мне.
Нельсон тихонько
— Я не могу ее удержать! — сказал Кортес.
Шелби поспешил ему на помощь, и мне вдруг стало видно зеркало, стала видна высокая царственная фигура — и этот вид добавил силы словам. Меня словно ударило.
— Мередит, приди ко мне.
Он протянул мне руку, и я знала, знала, что должна ее взять!
Руки, плечи, ноги — везде в меня вцепились стражи, не давая встать с кресла. Сама того не осознавая, я попыталась встать. Не думаю, что я пошла бы к Таранису, но… но… Хорошо, что было кому меня удержать.
Нельсон кричала:
— Он так прекрасен, прекрасен! Мне надо к нему, пустите, пустите!
Она так билась, что рухнула на пол вместе с Кортесом и Шелби.
— Охрану! — прорезал истерию бас Дойла.
— Что? — переспросил Биггс, слишком часто моргая.
— Охрану вызовите, — сказал Дойл. — Нужна помощь.
Биггс кивнул — тоже слишком торопливо, но все же пошел к телефону на столе.
Голос Тараниса блеснул сияющими самоцветами — слова словно превратились в камни и молотили по телу:
— Мистер Биггс, посмотрите на меня.
Биггс замер, не донеся руку до трубки.
— Не давайте ей встать, — приказал Дойл и шагнул к Биггсу.
— Он чудовище, Биггс, — сказал Таранис. — Не давай ему к тебе притронуться.
Биггс уставился на Дойла круглыми глазами и попятился, защищаясь руками как от удара.
— Господи… — шептал он.
Не знаю, что он видел перед собой, но только не моего красавца-капитана.
Ведуччи повернулся, не сходя с места, вынул из кармана что-то зажатое в горсть и бросил в зеркало. В стекло ударили труха и травинки — и провалились будто в воду! Стебельки поплыли по поверхности, по твердому с виду стеклу побежала мелкая рябь. Мне сразу стало ясно первое: Таранис умеет превратить зеркало в мост между точками в пространстве — чего не умел уже почти никто, и второе: «приди ко мне» он понимал буквально. Если бы я подошла к зеркалу, он мог бы меня протащить сквозь него. Да поможет мне Богиня!
Биггс как будто очнулся от чар, целеустремленно схватился за трубку телефона.
— Они чудовища, Мередит, — повторил Таранис. — Они не выносят света дня. Что еще может скрываться во тьме, как не зло?
Я качнула головой.
— Твой голос надо мной не властен, дядя. А мои стражи прямо и гордо стоят при свете дня.
Упомянутые стражи смотрели на короля, только Гален на меня смотрел, спрашивая взглядом: как я себя чувствую? Я ему кивнула и улыбнулась — точно так же, как улыбалась все время с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать.
—
Я едва сумела сохранить спокойное выражение лица. Слишком много говорила последняя фраза. Знал ли он, что ко мне вернулась чаша Богини? Или до него долетели какие-то другие слухи?
Снова запахло розами. Гален прошептал; «Яблоней пахнет». Все стражи ощутили аромат, которым заявляла им о себе Богиня. Она не одной богиней была, а множеством. Всю женственность мира она несла в себе. Не одни только розы — все цветы и травы мира дали ей свой аромат.
Дойл вернулся к нам:
— Надо ли, Мередит?
— Не знаю.
Но я встала, и они убрали руки. Я стояла лицом к лицу со своим дядей, а мои стражи стояли рядом со мной. Юристы отошли в сторону, хмурясь и ничего не понимая — кроме Ведуччи, который как будто понимал много больше, чем должен был.
— Мы все — народ Богини, дядя, — сказала я.
— Неблагие — дети темного бога.
— У нас нет темных богов. Мы не христиане, чтобы населять кошмарами преисподнюю. Мы дети неба и земли. Мы — сама природа. Нет в нас зла, есть лишь отличия.
— Тебе забили голову лживыми россказнями, — сказал он.
— Правда есть правда, в свете дня или самой темной ночью. Нельзя вечно прятаться от правды, дядя.
— А где посол? Пусть он осмотрит их тела и убедится, что они именно так ужасны, как говорит леди Кейтрин.
В комнате веяло ветром — первым теплым весенним ветерком. Запахи цветов плыли и менялись, я различала то яблони Галена, то осеннюю листву Дойла, то сладко-тяжелые ландыши Риса, хрусткий лед — так пахнет богиня для Холода, — медовое пиво — это Эйб. Запахи перемешивались с ароматом шиповника.
— Пахнет цветами, — ломким голосом сказала Нельсон.
— Ты чувствуешь запах, дядя? — спросила я.
— Только запах разложения от тех, кто стоит рядом с тобой. Где посол Стивенс?
— На попечении чародея-человека. Его очистят от заклятия, которое ты на него наложил.
— Опять ложь! — сказал он, но выражение лица лишало протесты убедительности.
— Я с этими стражами спала. Нет у них никаких уродств.
— В тебе течет смертная кровь, Мередит. Они тебя околдовали.
Ветер окреп, он гнал рябь по поверхности зеркала, шевелил плывущую по стеклу травяную крошку.
— Ты чувствуешь запах, дядя?
— Только вонь Неблагой магии!
Голос искажен был злостью и еще какой-то эмоцией. И я вдруг поняла, что Таранис сошел с ума. Я-то думала, что беда его в излишнем высокомерии, а сейчас глянула на него и похолодела, несмотря на прикосновение Богини. Таранис, король Благого двора, был безумен. Безумие светилось в его глазах, словно кто-то поднял завесу здравомыслия, и нездоровье стало очевидным. В голове у него что-то было очень не так. Да поможет нам Консорт!