Дура LEX
Шрифт:
— Повернись и уходи. Не прощайся со мной, не допивай кофе, ничего не ешь, ничего не пей и ничего не говори до конца дня.
Я повернулся и вышел.
В Нью-Йорке меня ждала летняя стажировка в маленьком юридическом офисе. Платили мне ерунду, но было интересно — я ходил на разные слушания в суды, готовил документы, писал контракты. Свободного времени было много, и я старался его не терять — изучал карты Югославии, Австрии и Италии, расписание поездов и паромов, автобусные маршруты — все могло пригодиться в совсем недалеком будущем.
Почти каждый день звонил своим друзьям в Буффало, чтобы узнать, как продвигаются дела с поисками точек.
Наступило время заказывать билеты на самолет и на поезд и зарезервировать машину. Босс помог мне получить мою первую кредитную карточку в жизни — «Америкэн экспресс». Теперь я не был ограничен одолженной суммой. Елена Васильевна заказала для меня два авиабилета на Франкфурт с вылетом из Нью-Йорка 17 августа и два железнодорожных билета от Франкфурта до Сплита через Загреб.
В Загребе и в Сплите я забронировал самую дешевую машину — «Рено-4». Платить за машины заранее, к счастью, было не нужно. Решение, до Сплита ли мы поедем или сойдем с поезда в Загребе, я отложил до выяснения, в каком городе будет Люда — в Башке или в Башке-Воде. Я еще раз написал ей, прося выяснить, наконец, этот вопрос, а также сообщить, в каком отеле она остановится.
Я планировал добраться до места (Башки или Башки-Воды) 19 августа вечером, за полтора дня до прибытия Люды. За эти полтора дня я рассчитывал ознакомиться с местностью, посмотреть, как ходят паромы, часто ли они опаздывают, сколько находятся в пути, сколько дорог ведет от Башки к порту острова Крк.
По какой-то причине Алик вовремя не подал документы на получение загранпаспорта, а без него он не мог выехать за границу. Как только я узнал, что документы не отосланы, я отослал их сам. Времени было впритык — некоторые получали паспорт за две недели, а некоторые за три месяца. Конечно, я очень расстроился, потому что не мог для себя объяснить, почему Алик не отослал документы. Забыл? Не захотел? Почему не захотел?
Второй неприятный сюрприз преподнесли югославы. Оказалось, что их консульство рассматривает заявления на визы в течение трех недель. Моя виза была уже готова, но если Алик получит свой паспорт даже в середине августа, времени на оформление визы уже не останется. Итальянцы, австрияки и греки, к счастью, ставили визы в день подачи заявления.
Иногда я заходил к Майклу Коэну, и каждый раз у него находилось что-нибудь полезное для меня. Это мог быть адрес и номер телефона Красного Креста в Загребе или Белграде, имена и номера телефонов американских корреспондентов «Ассошиэйтед Пресс», работающих в Балканском регионе, какой-нибудь очередной рассекреченный циркуляр Госдепа, касающийся Югославии или Австрии. Майкл, похоже, увлекся моим проектом. Он подарил мне фонарь и моток веревки, чтобы идти в связке и не потеряться, если передвигаться придется ночью, и отдал свой пояс с потайным отделением для денежных купюр. Пояс я вернул — он был слишком длинным.
Однажды Майкл попросил меня принести ему фотографии, где мы с Людой вместе. Я принес несколько фоток советских еще времен, он их долго рассматривал.
— Ну, что скажешь? — полюбопытствовал я.
— Изучаю жизнь в СССР. Ведь на фотографиях не только вы. Тут и прохожие есть. Мне интересно, как они одеты. Почему-то они все смотрят вниз. Вот это, наверное, парк — красивые деревья. Вот трамвай, последний раз
— Правильно. Ты наблюдательный. Хочешь поехать со мной? Будет о чем вспоминать всю жизнь.
— Ты думаешь, что будешь вспоминать эту поездку всю жизнь?
— Конечно, Майкл. Может быть, ради одной памяти об этом стоит совершить эту поездку.
— Ты на самом деле так сильно любишь Люду? Неужели за почти пять лет разлуки у тебя ни с кем не завязались серьезные отношения?
— Завязались, но три раза в неделю по ночам я уезжаю к Люде. Это будет несправедливо по отношению к любой женщине, которая меня полюбит.
— Поездка за Людой излечит тебя?
— Должна. Я не хочу сейчас думать, как мы будем жить, будем ли мы ладить. Я подозреваю, что образ Люды в моем сознании сильно отличается от той женщины, которую я встречу в Югославии. Но кого бы я ни встретил, я вылечусь и больше не буду путешествовать по ночам. Кроме того, приятно хоть немножко насолить Советскому Союзу.
— Ну а если Люде здесь не понравится? Вернуться она не сможет, а здесь жить не захочет. Я не хотел бы оказаться в ее положении.
— У нее было почти пять лет для раздумий. Я надеюсь, пока мы тут разговариваем, она как раз думает на эту тему.
— Ты будешь ее уговаривать, если она скажет «нет»?
— Боюсь, что буду. К сожалению, я могу уговорить кого угодно, но мне хотелось бы, чтобы побег был ее решением. Я ей скажу, что второй раз за ней не поеду.
— Почему? Может быть, ей нужно больше времени, чтобы все взвесить и обдумать.
— Возможно, но тогда она мне не нужна. И я перестану посещать ее ночами. Ты рассуждаешь, будто американской литературы двадцатого века не существовало вовсе. Ты Хемингуэя читал? Герои в «Фиесте» сильно все обдумывали? Где красота жизни, когда все обдумано и просчитано? Посмотри на счастливые американские семьи в рекламных роликах. Эти ролики и есть квинтэссенция обдумывания — от покупки машины до средства от запора. Правильное, обдуманное решение вызывает прилив радости. Но в «Фиесте» радость совсем другая, да и печали там больше, чем радости. Я направляюсь в Югославию не за счастьем. Если у этой истории будет счастливый конец, это будет случайность, а не результат обдуманных действий.
— Утешает, что ты хотя бы операцию по ее похищению обдумываешь.
— Тоже до определенного предела. Нельзя себя жестко программировать, нужно быть готовым ко всему. Если подвернется какая-нибудь благоприятная ситуация, надо суметь ею воспользоваться, сковывать себя заранее намеченным планом глупо.
Меня удивило, что Коэн задавал мне практически те же самые вопросы, что ранее задавал Алик. Алик очень сомневался в конечном смысле всего предприятия и гораздо сильнее, чем Коэн, сомневался в благоразумии поступка. Кроме того, в отличие от Коэна Алик знал, чем может закончиться вся история для родителей и сестры Люды — затаскают на допросы, попрут с работы, а то и чего похуже. Знал об этом и я. Может быть, поэтому мне легче было обсуждать операцию с Бернис или моими наивными американскими друзьями, чем с Аликом. Бернис — мистический голос сверху или снизу, все предопределено, карты Таро не врут, а американским друзьям и в голову не пришло бы задать вопрос: «А для чего ты все это затеял?» или «Оправдывает ли операция риски для родных и близких Люды?» Как я мог дать Алику четкий ответ на первый вопрос или слукавить, отвечая на второй? Я раздумывал над вопросом «как это сделать?», а Алик — над вопросом «для чего это делать?». И у обоих на сердце было тяжело.