Дура LEX

Палант Борис

— Сиди здесь, — сказал Мишаня и пошел к телефону-автомату, висевшему на одиноком здании.

Через минуту он вернулся, и мы оба сели в машину. Мишаня вынул все патроны из магазина, убедился, что в стволе тоже пусто, и отдал пистолет мне.

— Продолжаем путь, — сказал он. — А остановят, выпутывайся как знаешь.

Мишаня открыл окно, выбросил патроны на пустырь, завел мотор, и мы поехали. Мишаня вел машину очень аккуратно, не обгонял, не пытался проскочить перекресток на желтый свет, ни на одну милю не превышал установленной скорости. Минут через пятнадцать

мы были в ресторане «Сказка», расположенном в графстве Берген штата Нью-Джерси.

Ресторан был пустой, только за одним столом сидели четверо мужчин среднего возраста — лет пятьдесят каждому. Мишаня подвел меня к столу и представил.

— Здоров, адвокат, — сказал один из сидящих.

Он был абсолютно лыс и безбров. Маленький рот, крупный нос. На нем был дорогой итальянский свитер с именем дизайнера через всю грудь. Свитер обтягивал солидный живот. На мизинце сверкнул золотой перстень с бриллиантом, а на руке золотой Vacheron Constantin.

— Здравствуйте, — ответил я.

— Ты хотел с нами встретиться, — сказал второй, на левой руке которого красовался Patek Philippe из красного золота.

На его спортивной сухощавой фигуре прекрасно сидел дорогой серый костюм, из-под которого белела дорогая рубашка без галстука, но с запонками. Густые седые волосы красиво пострижены.

— Я хотел встретиться только с одним человеком.

— И с кем же из нас ты хотел встретиться? Ты знаешь в лицо того, с кем хотел встретиться? — спросил третий, в спортивной куртке, надетой поверх фланелевой рубашки.

— Да, я знаю в лицо человека, с которым хотел встретиться. Он сидит слева от вас.

— Говори, зачем пришел, — сказал четвертый.

Он был в темно-синем блейзере поверх черной рубашки. Три верхние пуговицы рубашки расстегнуты, и на шее виднелась массивная золотая цепь с затейливым медальоном.

Четвертый и был Бурят. Его фотографии часто публиковались в газетах. Гладко выбрит, лицо треугольное, подбородка почти нет. Глаза большие, выпуклые. Как такой человек мог повелевать сотнями людей, как его могли бояться самые сильные качки, самые крутые бандиты, самые богатые бизнесмены?

— Я пришел, потому что Беслик Бароев устроил мне и моей семье беспредел. Вообще я хотел лично с вами поговорить на эту тему.

— Слушай, не наглей. Ты хотел со мной поговорить, я согласился. Теперь ты ставишь мне условия. Не хочешь говорить — катись, тебя Мишаня назад отвезет.

— Я думал, адвокаты умнее, — сказал Лысый. — Вот ты хотел с Константин Игнатьевичем поговорить, значит, ты уважаешь его мнение и авторитет. Правильно?

— Правильно.

— Идем дальше. Константин Игнатьевич начал с тобой разговор в нашем присутствии, а тебе это не понравилось. Значит, ты ни во что не ставишь его решения и авторитет. Логично?

— Смотря как посмотреть. Константин Игнатьевич ведь еще не знал, о чем я с ним собираюсь говорить. Но в том, что вы говорите, логика есть.

— Дипломат ты гребаный. Ты знаешь, что тебе за эту дипломатию полагалось бы в другом месте и в другое время?

— Нет.

— Ну и не надо тебе этого

знать, — продолжал урок Лысый. — Но знай, у меня уже сложилось определенное мнение о тебе, и тебе трудно будет меня переубедить в том, что беспредельщик не ты, а Беслик.

— Ладно, Левочка, пусть выскажется, — сказал Бурят. — Ну так в чем беспредельничал Бес?

Я рассказал Буряту и его компании, как я спас Беслика от тюрьмы, как я приютил его и как он угрожает мне и моей жене. Никто из них во время моего рассказа не ахал и не всплескивал руками. Лица у всех четверых ничего не выражали. Когда я закончил рассказ, Бурят спросил:

— Тебя Беслик просил выступать на суде?

— Меня просил помочь ему Исаак Розен. Беслик просил меня и других своих адвокатов вытащить его из тюрьмы, говорил, что больше он сидеть там не может. Конкретно выступить с теми заявлениями, которые я сделал, меня никто не просил — ни Исаак, ни Беслик, но я отнесся к просьбе Исаака серьезно.

— Значит, Беслик не просил тебя выступать на суде, — подытожил Бурят.

— Константин Игнатьевич, ни Беслик, ни я, ни прокурор, ни сам судья не могли предположить, что события будут разворачиваться именно таким образом, — не сдавался я. — Помочь — значит помочь, чем можешь, в тех конкретных условиях, которые сложились на тот момент. Наступил момент во время судебного заседания, когда я понял, что могу что-то сделать для Беслика.

— Гриша, что скажешь? — обратился Бурят к Седому.

— Пусть адвокат пойдет в баре посидит, а мы тут потолкуем, — ответил Седой.

— Пойди скажи бармену, чтобы налил тебе чего хочешь, — сказал мне Бурят. — Мы тебя позовем. Кстати, сколько тебе Бес забашлял?

— Десять тысяч, которые уже давно отработаны.

— Что значит отработаны?

— Это значит, что то количество часов, которое я уже потратил на Беслика, стоит как минимум в три раза больше.

— Ладно, иди в бар.

Я сидел в баре и пил «Джонни Уокер Блэк», попросив бармена дать мне к нему несколько долек лимона и сыра. Я ничего не сказал Буряту и его друзьям о том, что несколько часов назад наставил пистолет на Беслика. Правильно ли я сделал, что смолчал об этом? Через несколько минут я осознал, что опьянел. То ли из-за того, что переволновался, то ли потому, что ничего весь день не ел, но так или иначе я был пьян. Я начал бояться, что вот сейчас Бурят и его друзья позовут меня обратно, и я начну нести какую-нибудь чепуху. Чтобы отвлечься, я заговорил с барменом. Я задал ему два пустяковых вопроса, чуть ли не о погоде, на которые он нехотя ответил, а затем сказал:

— Вы извините, я на работе, у меня нет времени с вами разговаривать.

Я продолжал пьянеть. Попросил у бармена стакан томатного соку, выпил залпом. Мне надо было прекратить пить виски, но я почему-то продолжал его пить, пока не осушил стакан. Как ни странно, с последним глотком опьянение прошло. Я посмотрел на часы. Оказывается, я сидел в баре сорок минут, хотя мне казалось, что минут пять-десять.

— Еще подлить? — спросил занятый бармен.

— Нет, — ответил я.