Дурацкая жизнь
Шрифт:
Жолудь. Сейчас отдохнешь. Сейчас… (Бережно подводит ее к креслу, помогает сесть.) М-милая ты м-моя, наконец, м-мы вместе… (Заметно заикается на словах, связанных с «м»: «М-маша…») Машенька моя… Маша…
Маша закрывает глаза. Он вдруг поднимается, приближается к окну, как завороженный смотрит на солнце. Маша открывает глаза, тревожно за ним наблюдает. Он быстро уходит из комнаты прочь.
Нет… Это — нет… И это, пожалуй, что ни к чему… Оставлять, правда, жалко… Но будем брать только теплое.
Стук колес нарастает. Он, вдруг, замечает, что Маши в комнате нет.
Маша! Маша! (Убегает, сквозь грохот продирается его крик.) Маша, не надо! Не надо, прошу!
Наконец, он затаскивает ее в комнату. Она упирается, но он тащит.
Машенька, Маша, Маша…
Маша. Мне больно руку…
Жолудь. Зачем ты на кухню? Что тебе нужно? Я принесу…
Маша. Отпусти меня…
Жолудь. Газ? Маша, не надо… Ну, Маша…
Маша. Почему ты не жил дома? Где ты был?
Жолудь. В саду, с птицами, Маша… Все было хорошо, Маша, не беспокойся за меня. Если ты обо мне, Маша, я…
Маша. С какими еще птицами?
Жолудь. Хотел сказать, Маша: как птицы… Там же, в больнице…
Маша. В какой больнице?
Жолудь. А, Маша, в твоей… Там, где ты… Там сад, а ты даже ни разу не подошла к окну… Постой: твои окна смотрели на юг? На север?
Маша. Но ты же меня даже ни разу не навестил.
Жолудь. Да, но я же был там…
Маша. Где?
Жолудь. Ну, там…
Маша. Да где, Господи? Сколько же можно морочить меня?
Жолудь. Я не морочу, но люди… Как людям объяснить наше горе?
Маша. Какое у тебя горе? Кто у тебя просил объяснений?
Жолудь. Машенька, успокойся. Никто не просил, это правда… Но если бы я пришел и признался, что я твой муж, меня непременно спросили бы: почему она открыла газ? Где я находился в это время? Почему не помешал? Что бы я ответил?
Маша. Почему ты заикаешься?
Жолудь. Я не знаю… Маша… Пройдет… Это, наверно… Пройдет…
Маша. Да что с тобой, Солнце?
Жолудь. Все хорошо… Хорошо. Ты не веришь? Главное — ты… С тобой хорошо и все будет хорошо… Я уверен.
Маша. А спал ты где?
Жолудь. Машенька, милая, как я рад… Мне так много надо тебе сказать… Не сердись, без тебя сюда не тянуло… Не мог я…
Маша. По ночам было холодно.
Жолудь. Нет!.. Можно, оказывается, собраться мозгом, телом… и делается теплее. Начинаешь сопротивляться… Действительно… и потом, Маша, толчки на открытом воздухе все же не так опасны.
Маша. Толчки? Какие толчки?
Жолудь. Подземные, Маша. Что с тобой? По правде сказать, иногда по ночам коченел и тогда ближе к утру спускался к Давиду вниз, в кочегарку. Тепло, разговоры, чифирь, хлеб с маргарином, поджаренный в топке на вертеле, вкусно хрустящий на зубах… Если бы, Маша, ты видела Давида! Толстый и прекрасный! И будто Богом самим в люди назначенный! Расставались — он прижимал меня к пузу и плакал. Говорил, что если будет жив — обязательно наведается ко мне… К нам… Почему ты так смотришь на меня? Что-то не так? Маша, я что-то не так?
Маша. Зачем чемодан? Ты уезжаешь?
Жолудь. Маша, я все объясню… Только ты не волнуйся… Тут надо и срочно, но и без паники… Соберемся, внимательно проверим, все ли то взяли… Я предлагаю брать с собой только теплые вещи. Я сейчас все объясню: ты пойдешь налегке. У меня на спине рюкзак и в руках два чемодана… Маша, прошу, без нервов и спешки. Тихо посидим на дорогу, спустимся вниз и покинем город.
Маша. Но зачем?
Жолудь. Как, а ты разве не чувствуешь? Может случиться в любую минуту: сегодня, завтра, через неделю, Бог знает, как скоро и с какой силой… Надо уходить. Уходить, Маша…
Маша. Подожди, не понимаю, как?
Жолудь. Я не столько толчков боюсь, сколько, боюсь, пойдут волны и смоют, боюсь… Город стоит на воде, Маша, даже представить такое…
Маша. Солнце, подожди, Солнце! Ты все перепутал: по твоему прогнозу землетрясение — там, в Новом Вавилоне? Там, Солнце, там! А тут — оглянись хорошенько — дома! Ты вспомни, ты сам говорил: наш район — не сейсмический.
Жолудь. Маша, пока ты была в больнице, все изменилось. Движение недр, Маша!
Маша. Неделю!..
Жолудь. За неделю солнце дважды выходило из берегов. Дважды я обнаруживал огненные потеки на крыше Исаакия. Я был близко и горящие капли падали на меня, обжигая плечи и грудь. (Срывает с себя рубашку.) Вот ожоги… Про солнце все говорят: оно не живое. Живое! Маша, болит, живое. Это даже удивительно, до чего болит.
Маша. Я не вижу… Где?
Жолудь. Тут… И тут… И там, за спиной, под лопаткой… Маша, а ты? Тяжести не ощущаешь?