Дураки, дороги и другие особенности национального вождения
Шрифт:
Начнем с автомобиля – он появился в моей жизни первым. Вернее, это был мотоцикл, мощный мотоцикл с коляской какого-то папиного друга-летчика из нашего военного городка Выползово. Того самого Выползово, которое рядом с Бологое, а оба они – посерединке между Москвой и Питером.
Мне годика два с половиной. Кто-то сажает меня в разлапистое резиновое седло. Хорошо помню восторг от дрожи под собой сильного и горячего животного, острый запах бензина и резины.
Но это был не «мустанг».
Второе острое автомобильное воспоминание там же: отец, в погонах, перетянутый ремнями, в блестящих «хромачах», поднимает
Но и это тоже был не «мустанг».
А определили мою жизнь обычные слова одногруппника по МАМИ (Московский автомеханический институт), друга моего Сеньки Соколова, накануне летних каникул после первого курса: «Юр, тебя родители отпустят на месяц в Ереван? Там чемпионат Союза по ралли будет. Мишка нас обоих возьмет, я с ним говорил». Мишка – Эммануил Лифшиц – сводный брат Семена, член сборной АЗЛК по автоспорту.
Отпускают! Меня родители отпускают!!
И вот – пересечение Каширского шоссе с МКАД. Сажусь в спортивный «Москвич» капитана сборной АЗЛК по авторалли Виктора Щавелева. Сажусь в эту машину, как обычно, как во многие другие машины, не догадываясь, что жизнь моя через несколько секунд перевернется. Щавелев заводит движок, трогается – и!..
Мир расплывается в цветных полосах скорости. Стрелка спидометра упирается в ограничитель. Душа ухает, как на качелях, от каждого обгона потеют ладони. Но страх проходит, когда я уясняю, что Щавелев – мастер. Да какой! Один из лучших в стране! И понятно, что он хочет жить ничуть не меньше меня и едет с большим запасом надежности. После этого от каждого его обгона я испытываю восторг, один сплошной восторг. Я открываю для себя, что в повседневной жизни мы познаем лишь верхушку айсберга под названием: «автомобиль». Даже езда «с ветерком» с лихачом – это езда вслепую: она не дает никакого представления о возможностях автомобиля, ведомого рукой истинного мастера все ближе к той грани, за которой кончается его повиновение.
...Измученный восторгами, я просыпаюсь глубокой ночью от визга баллонов. Тело мое, хоть и притянутое ремнем, кидает в разные стороны, спина горит и, кажется, стерта до крови – это начинаются кавказские серпантины. Свет фар прыгает с асфальта на отвесные стены скал и на мгновение исчезает вовсе – в черноте неба и пропасти. Когда до меня доходит, что светлячки на обочине, в метре от колес, вовсе не светлячки, а огни селений на дне долин и ущелий, меня опять охватывает животный, липкий, настоящий страх.
– Что это вы, – жалобно спрашиваю я Щавелева, – тренируетесь?
– Да нет, Юрок, сон разгоняю.
Теперь я понимаю, что шли мы тогда на шестьдесят – семьдесят процентов от возможностей машины. Обычный частник использует их на десять – пятнадцать процентов, таксист – на двадцать – тридцать, лихач – на тридцать – сорок, не больше. Та грань, за которой кончается повиновение машины, – это сто процентов ее возможностей. Вообще-то, это грань между жизнью и смертью. Ближе всех к ней подбираются, как вы понимаете, чемпионы. И конечно же не на улицах городов, не на шоссе, а на специальных, перекрытых от движения трассах.
Лишь однажды мне посчастливилось оказаться к этой грани близко-близко и навсегда опалить душу счастьем приближения к абсолюту – несколько скоростных участков я проехал на тренировке с Иваном Ивановичем Астафьевым, заслуженным
Поверьте, автомобиль – мощнейший источник наслаждения в человеческой жизни, стоящий (для меня, по крайней мере) на третьем месте после царя наслаждений – секса с любимой. На втором месте – счастье, когда встаешь в полночь-заполночь, а то и под утро из-за стола, а на столе остается такое!.. Такое!!!
Это счастье творчества.
И это уже «мустанг»!
Если в МАМИ я попал случайно (ткнул наугад карандашом в список московских вузов), то после Еревана заболел автомобилями, автоспортом и, отслужив два офицерских года начальником автослужбы ракетной площадки в Казахстане, пришел проситься на АЗЛК испытателем, не обращая внимания на самый маленький для той поры инженерный оклад: девяносто пять рублей.
Так в моей жизни появилась и прочно в нее вошла первая составляющая: автомобиль.
Десять лет, работая инженером-испытателем АЗЛК, я мотался по стране на не совсем серийных «Москвичах» с надписью на госномерах: «проба». В году пару месяцев меня дома не было, частью из-за этого рухнул мой первый брак.
И одновременно вечерами, ночами в течение многих-многих лет, пусть и не каждый день, я писал свои дневники, стихи, рассказы. И из-за этого тоже рухнул мой первый брак.
Зато случился второй.
Вторая составляющая – слово – впервые проклюнулась в 1956 году в военном авиагарнизоне на краю Пскова, в Крестах: на восьмой день рождения мне кто-то подарил «сталинский» красный альбом, с золотыми вензелями, тиснением и грозной надписью: «АЛЬБОМ ДЛЯ СТИХОВ». И я не посмел вписывать туда ничего другого: пришлось начать писать стихи. И я начал – в духе своего времени:
Огонек одинокий горит, Мрачный крестьянин над книгой сидит. Он мечтает о годах, Когда не будет царя никогда...А через пару лет я уже вкусил сладость славы, прочитав что-то со сцены псковского Дома пионеров. Но это был еще не «мустанг» – стихи пишут многие. Я только готовился к тому, чтобы его увидеть.
Читал я, правда, запоем, во вред урокам, наперекор запретам отца, украдкой, иногда даже с фонариком под одеялом. Но и это был не «мустанг» – запоем читают тоже многие.
Отцу я благодарен безмерно – за то, что заставил меня вести дневник. Да, начиная с третьего класса я вел его – из-под палки, вымучивая мысли, но иногда увлекаясь и получая удовольствие. Писал не для себя, для отца, – но... замечать в событиях большее, зная, что вечером придется их описывать, но... задумываться над увиденным, отделять главное от неглавного, но... подбирать, взвешивать слова все же приходилось.
Ведение дневника считаю обязательным для любого человека, стремящегося к совершенству, а уж тем более для того, кто хочет складно излагать свои мысли на бумаге!..