Дураки
Шрифт:
— Ну ладно, — насупился Дудинскас, — пусть так. Но мельницу-то я дострою [57] .
— А куда ты денешься?!
Деваться действительно было некуда. Дудинскас называл это проклятьем начатого дела.
Виктор Евгеньевич собирался поселиться в Дубинках с уходом на пенсию. Не закончить мельницу для него означало испортить себе остаток дней.
Вскоре после Карповича ушел и Вовуля.
Жить в Дубинках он не собирался, отчего они его только раздражали. И эта никому не нужная мельница,
57
В ту пору они переделывали механизм ветряка уже в третий раз.
— Вы оставайтесь, а мне хочется и пожить. И не в ваших сраных Дубинках, из-за которых вы всех тут готовы угробить.
Уходя, Вовуля, а он был одним из учредителей «Артефакта», ухитрился получить свою долю,сговорившись с главбухом Людмилой Васильевной, которую он в «Артефакт» когда-то перевел из своего кооператива, начислил всем дивиденды,показав для этого в балансовом отчете баснословную прибыль. Получил Вовуля из этого много, а «Артефакт» потерял впятеро больше, потому что пришлось заплатить налоги.
Когда он ушел, Виктор Евгеньевич попросил Людмилу Васильевну все посчитать и подготовить справку: все долги поставщикам, все налоги, платежи, кредиты, все, что нужно выплатить, включая текущие расходы. Выслушав поручение, Людмила Васильевна исчезла на три дня.
Через три дня исчезла вся бухгалтерия.
Начислив себе отпускные за год вперед, все дружно уволились, благо Вовуля им предусмотрительно выдал на руки трудовые книжки.
На столе у Дудинскаса остался маленький листок, на которой рукой главного бухгалтера было выведено только: 150 000 000.
Сто пятьдесят миллионов долга. Вот, собственно, и все, что они с Вовулей наработали. Этого было вполне достаточно, чтобы уже никогда не выплыть.
Минут пятнадцать он стоял у стола в глубоком раздумье.
Потом засмеялся. Сначала тихо, потом громче, еще громче, спустя минуту он уже хохотал. Так громко, что вошла испуганная Надежда Петровна.
Увидев хохочущего шефа, улыбнулась. Так вот Виктор Евгеньевич смеялся не часто. Если быть точным, во второй раз.
— Старый дурак? — спросила она сочувственно, может быть, впервые позволив себе переступить грань официальности.
Дудинскас посмотрел удивленно.
— Кто? — спросил он. И даже оглянулся.
Поняв нелепость ситуации, снова расхохотался. Надежда Петровна тоже.
Вошел Станков, глянул на протянутый ему Виктором Евгеньевичем листок и тоже засмеялся. Потом подсел к селектору и вызвал Ольгу Валентиновну. Хохотать так хохотать. Та не заставила себя дожидаться.
— Ну ладно, ребята, — сказал Дудинскас. — Все собрались? Вы тут пока смейтесь, а я пошел.
Когда Тушкевича свалили, таксист, подвозивший Дудинскаса, возмущался:
— Построил бы себе дом классный, да на видном месте, ну вот прямо на проспекте возле обелиска Победы. Флаг бы повесил, охрану выставил —
Дариел Доневер оказался прав. Стать сильнымВячеслав Владиславович Тушкевич так и не успел.
А свалили Тушкевича «молодые волки». Зачем им это было нужно, Дудинскас не понял. Ведь, убрав спикера, с которым вполне можно было жить, они только укрепили власть Капусты, ладить с которым у них не очень получалось.
Было так. Выучившись, как ему казалось, у Капусты технологии «работы по интересам», Тушкевич тоже решил бросить костьсамому нервному из «молодых волков» Шурику Лукашонку и выдвинул его председателем комиссии по расследованию коррупции в госаппарате. Пусть, мол, проявит себя на разоблачительном поприще, раз он такой «борец».
Шурик Лукашонок себя проявил, выявив, что надо и не надо.
Через три месяца он выступил на сессии с докладом, в котором ничего-то и не было, кроме обычной трескотни в традициях совковых времен.
Главе государства в докладе инкриминировались злоупотребления при ремонте дочкиной квартиры и строительстве дачи. Тушкевич, который больше всего любил мастерить и уже лет десять собственноручно строил небольшой домик в садовом кооперативе научных работников, от такой вопиющей несправедливости тут же полез на трибуну — доказывать депутатам, что служебным положением он никогда не злоупотреблял. И даже предъявил какие-то копии чеков и накладные, требуя разобраться с беспардонной клеветой.
Но гвозди и доски считать не стали, разбираться никто не захотел. Спикера Тушкевича депутаты не любили, что называется, по категориям. Для одних он был слишком мягок, другим, напротив, казалось, что его слишком далеко занесло. Тоже, мол, выскочка, вдруг посчитавший, что самолично развалил Советский Союз...
А что касается главной силы в Верховном Совете, так для них он всегда оставался чужаком. Да еще и снобом в придачу, который заносится своим профессорским прошлым, а заседания демонстративноведет на мове,брезгливо морщась от трасянки,которой прекрасно обходились председатели колхозов и секретари райкомов, как раз и составлявшие партийное большинство.
За несколько дней до его отставки министр внутренних дел генерал-полковник Владимир Горов и председатель КГБ Дмитрий Шаровский по своим каналам получили информацию о том, что готовится его смещение. Более того, оно поддерживается Капустой.
Гром еще не грянул, люди служивые, они поспешили к тому, кто главнее:
— Вячеслав Владиславович, вас будут снимать. Давайте предпримем какие-то действия.
Мы, мол, все-таки силовые структуры. Еще не поздно. Тушкевич засмеялся:
— Да ну! Я, между прочим, вчера с Капустой парился, там все вопросы и порешили. Теперь мы друзья. Так что никаких разногласий между нами уже нет. Спасибо, конечно, но вы свободны.
«Ну и хрен с ним! Свободны так свободны». Через три дня был свободен сам Тушкевич.