Дураков нет
Шрифт:
Питер пилил замок, размышляя обо всем этом, и не сразу почувствовал, что сбоку от него в темноте кто-то стоит молча и неподвижно. Питер не оглянулся тут же, его приучил к этому Уилл, сын любил бесшумно явиться к нему в кабинет, который кладовка. Дверь Питер не закрывал, чтобы не было душно, Уилл подходил к нему сзади и молча стоял у отцовского локтя, смотрел, как работает Питер, и терпеливо ждал, пока тот поднимет глаза, заметит сына, и тогда Уилл расскажет ему об очередной жестокой выходке Шлёпы. Питер часто вот так постепенно ощущал присутствие сына, ощущал, что мальчик из какого-то взрослого
Именно такое присутствие Питер сейчас ощущал у своего локтя, присутствие настолько спокойное и тактичное, будто там никого и не было или был маленький мальчик, дожидавшийся разрешения заговорить, и Питер не оборачивался, пока не перепилил первую дужку замка. Он даже ожидал, пусть нелогично, увидеть в темноте возле своего локтя Уилла.
Но там оказался не Уилл, а Распутин.
Доберман не шелохнулся, даже когда Питер отпрянул и в ужасе попятился к забору. Луч фонарика Салли, нацеленный на замок, не сразу отыскал собаку, но когда все же нашел, Питер едва не сомлел от страха. Казалось, доберман ухмыляется – пес скалился, угрожающе обнажив десны. От абсолютной тишины – не было слышно даже гортанного рычания, какое, по мнению Питера, должно издавать животное, готовое наброситься, – становилось еще страшнее. Доберман стоял, широко расставив задние лапы.
И Питер, так и не успев решить, похож он или нет на родного отца, приготовился умереть. О том, чтобы вскарабкаться на забор, не могло быть и речи. Стоит ему шевельнуться – и пес тут же бросится на него. О том, что ему придут на помощь, тоже не могло быть и речи. От отца его отделял забор, да Салли все равно без оружия. Судя по тому, что луч фонарика застыл на собачьей морде, Салли тоже остолбенел – если не от страха, так от изумления. По крайней мере, подумал Питер, все кончится моментально. Доберман прыгнет и перекусит мне глотку – быстро и, Питер надеялся, безболезненно, ведь его наверняка натаскали на это. А вот отцу по ту сторону изгороди придется с ужасом наблюдать эту страшную сцену, не в силах помочь сыну. Питер не завидовал Салли и не жалел, что придется расстаться с жизнью. В каком-то смысле это свобода. От Шарлотты – он давно мечтал освободиться от нее. От знойной Диди и ее жеваных персиков. От профессии, в которой он ничего не добился и которая добила его. От жестоких, неумолимых материных ожиданий. Все это, к счастью, исчезнет в мгновение ока. И наступит блаженное небытие.
Пусть бы уж пес поскорее прыгнул, перегрыз ему горло – и все закончится. Однако Распутин по-прежнему лишь скалился – по крайней мере, сначала. Через несколько бесконечных микросекунд Питер заметил, что передние лапы добермана дрожат мелкой дрожью, точно от холода. Собаку трясло все сильнее, наконец передние лапы ее подкосились, и Распутин припал к земле; задние лапы еще держали его. Миг спустя собака то ли пукнула, то ли вздохнула, Питер не понял, и повалилась на грязный снег.
Питер едва не последовал ее примеру, упасть ему помешал только голос отца.
– Третья таблетка сделала свое
К сожалению, Питера так колотило, что толку от него было мало. Ножовка то и дело соскакивала, да и фонарик плясал в отцовской руке. Питер трижды принимался пилить в трех разных местах, как вдруг лезвие ножовки лопнуло.
– Да и черт с ним, – сказал отец и сел в “эль камино”.
– В смысле – “черт с ним”? – удивился Питер.
Отец опустил стекло, высунул голову:
– Отойди на минутку от ворот.
Питер повиновался. Чем безумнее становилась ситуация, тем больше Питер приноравливался к отцу. Главное – делать, что он говорит, а понимать необязательно. Салли жил совсем по иным законам, нежели те, которым подчинялась жизнь его сына-преподавателя. “Эль камино” выехал на шоссе, развернулся в три приема и сдал задом к воротам.
– Ровно стою? – крикнул отец.
– Для чего?
– Да и черт с ним, – повторил Салли и задом въехал в ворота. Те подались внутрь, замок на долю секунды встал горизонтально, потом соскочил, ворота медленно распахнулись и уперлись в неподвижного Распутина, тот даже не вздрогнул.
Остальное заняло не больше пяти минут. Две минуты на то, чтобы найти снегоуборщик (Карл прятал его под брезентом), и еще три – чтобы погрузить его в “эль камино”. Салли выехал из ворот, Питер принялся закрывать их, но отец остановил его.
– Что еще? – спросил Питер (ему казалось, он был более чем терпелив).
Отец, как обычно, ничего не объяснил. Он порылся в большом ящике с инструментами в кузове пикапа и наконец нашарил искомое. Это был, как выяснилось, висячий замок, Салли бросил его Питеру:
– Давай лучше запрем. А то вдруг зайдет кто, украдет что.
На светофоре у супермаркета Салли включил свет в салоне.
– Покажи руку.
Питер с гордостью продемонстрировал длинную неровную царапину на ладони. Царапина сильно кровила, и кровь застыла бурой коркой.
Салли кивнул, выключил свет.
– Окей, – сказал он и, когда загорелся зеленый, выехал на перекресток. – А то я боялся, что ты поранился.
Питер смотрел на покосившуюся развалюху.
– Ты намерен из этого сделать гостиницу?
Салли не удержался от улыбки. Он рассказал Питеру о работе, на которую его наняли, и когда Питер, к его удивлению, проявил интерес, Салли решил показать ему дом, о котором идет речь. Но передумал, не притормозил у особняка Майлза Андерсона, а свернул за угол, на Баудон, и остановился у дома Большого Джима.
– Давай выйдем на минутку, – предложил Салли.
Питер повиновался – без особой охоты, заметил Салли, – но не обиделся. Когда они остановились у черной чугунной ограды, окружавшей участок, да и всю территорию “Сан-Суси”, Питер хорошенько тряхнул забор, и отца пробрала дрожь.
– Ты же не попросишь меня залезть и на этот, правда?
– Только если ты сам захочешь, – ответил Салли. – Там дальше вообще-то проход. – И он указал на место, откуда накануне волшебным образом выехал самосвал.