Душа и дьявол
Шрифт:
Она вздохнула.
— Встретились мы тогда — я молодая, он вроде бы тоже. Запал в душу! Никому не говорила, засмеют, а тебе скажу. Ты не больно смешливая. И вот сколько лет прошло — я седая, старая, а он — все такой же. Погляжу на него — словно и лет этих не бывало.
Баба Стася замолчала.
— Всякое у меня в жизни было. И мужу верности не соблюла, не то, что другие. Полсела у нас вдов было. Иная так до смерти и блюла, это я доподлинно знаю. А я — нет. И вот теперь могу тебе сказать, одна у меня была думка — уж если не он, нечистая сила, бес треклятый, так пропадай моя телега, все четыре колеса! Диковинно, правда?
Каждую ночь это повторяется — из-под земли вырастают белые тени, вся радость которых отныне — полет и справедливость.
Давным— давно умерли и Теофиль Готье -поэт, и Карлотта Гризи — его синеглазая подруга, танцовщица, и Жюль Перро — танцовщик, которого она тоже когда-то любила и который сочинил ей танцы. Те трое, тот извечный треугольник… Они и не знали, что угадали правду.
А я это знаю. И до них каждую ночь, виллисы во главе с повелительницей Миртой неслись над землей. И после них несутся. Они лишь развели в стороны пару дев с гипсовыми лицами и в неживых веночках, чтобы поставить между ними еще одну — Жизель. И все изменилось — милосердие стало расшатывать изнутри непоколебимую справедливость виллис. Правда, Жизели удалось спасти лишь одного человека — именно того, кто, на мой взгляд, и не заслуживал спасения из ее рук. Только одного…
Но она летит вместе с ними, она среди них — воплощенное сомнение. А вдруг белая справедливость не безупречна?
И потому их танец прост, а ее танец — загадка даже для нее самой. Она никогда не знает, как станцуется будущей ночью. Потому что неизвестно — кто встретится на пути.
Это оказался пистолет.
Я нашла его на кухне.
Когда здесь установили газовую плиту, то обычную дровяную не убрали. Решили — если хозяйка захочет, вызовет мастеров, они разберут это чудище, заодно и целый угол на кухне высвободится. А хозяйке было не до того. И плита ей не мешала. Так она и достояла до появления Сони. А у Сони тоже до нее руки не дошли.
Коробка с пистолетом и патронами была засунута глубоко в топку — точнее, даже не в саму топку, а в пространство под ней, куда сквозь решетку проваливается зола. С меня семь потов сошло, я квартиру раз десять обошла, по периметру, растопырив пальцы и скользя ладонями по всем стенам, на всякой высоте. О печке я подумала в последнюю очередь — еще и потому, что, как положено комфортальбельной горожанке, не представляла ее внутреннего устройства. К тому же я не знала, что искала. И не подозревала, что туда можно затолкать такую большую коробку.
Когда мои руки ощутили холод, я подумала, что это холод от кирпичей и от тяжелых чугунных колец, обнаруженных под клеенкой. Вот что сбило меня с толку. Ведь в первый раз я прошлась только по верхней поверхности плиты. И лишь к концу поисков додумалась обследовать ее бока.
Струя холода оказалась настолько сильной, что я сразу полезла отворять топку. Ну и перемазалась, конечно, как черт.
Это был, мне кажется, «макаров». Мы еще в школе стреляли из «макарова», и я выбивала не меньше восьмидесяти пяти. Заряжать его я тоже умела.
И вот я зарядила этот пистолет и стала расхаживать по Сонькиной квартире, играя то ли в ковбоя, то ли в гангстера. Я воображала, что сзади раздался шорох, и мгновенно оборачивалась уже со вскинутым пистолетом. Мне безумно
Мы договорились, что она придет к пяти. Без трех пять я вылетела из окна, в пустой подворотне перекинулась и кротко села ее ждать.
Прождала до шести.
Сонька пришла совершенно невменяемая.
— Ну, что еще случилось? — спросила я.
— Таня Бочкун пропала. Уже третий день дома не ночевала, — взволнованно сказала Соня. — Я бы таких родителей стреляла! Собственными руками!
Оказалось — мать сгоряча выгнала из дому двенадцатилетнюю дочку из-за какой-то ерунды — то ли немытого пола, то ли немытой посуды, вспомнив при этом и прошлые грехи, вроде двойки по литературе и потерянного кошелька с десятью рублями. Девочка, видно, была упрямая, и мать с этим упрямством уже сталкивалась, потому и сорвалась на скандал.
Она подняла тревогу только на следующий день — была уверена, что дочка ушла ночевать к бабушке. Но у бабушки Таня не появлялась. Тогда начались бестолковые поиски — у подружек, давным-давно проживающих на дачах, у дальних родственников, к которым девчонку приходилось затаскивать в гости под страхом репрессий. Наконец, обессилевшая мать оставила заявление в милиции и побрела в школу — искать классного руководителя. Как будто Сонька могла хоть чем-то помочь!
И вот тут я ошиблась.
У Соньки оказалась знакомая на телевидении, в «Новостях». Она пообещала, что фотографию девочки покажут в вечерней программе. Сонька потому и опоздала, что возила туда эту фотографию,
Мы наскоро перекусили вместе, и я потащила Соньку на тренировку. Насчет желудочных колик у Соньки я не беспокоилась — не такой человек, чтобы перетрудиться в зале! Кое-каких результатов она, конечно, достигла, а потом немедленно дала себе послабление.
Мы шли по городу — слева у меня находилась Сонька, а справа — спортивная сумка. Наверху в ней лежала коробка с патронами и заряженным пистолетом. И я мечтала — ну, появись только, маньячок! Ну, появись! Посреди улицы я срежу тебе клок волос метким выстрелом! Или ухо. Ну, появись только — не обрадуешься!
После тренировки я планировала забрать Соньку к себе ночевать. Даже ужин заранее приготовила — начистила картошки и оставила ее в кастрюле с холодной водой, чтобы прийти — и сразу поставить на огонь. Вареная картошка с творогом и сметаной — это замечательно.
Но домой мы попали довольно поздно. Одновременно с нами в соседнем зале качаются атлеты — ну, так их тренер сдуру запер моих коровищ в душе, а сам ушел с ключом домой. Пришлось преследовать.
Покормив и уложив Соньку, я пошла принять ванну. Без ванны на сон грядущий я — не человек.