Душа моя - элизиум теней
Шрифт:
Виноградова мне понравилась. В хорошем настроении, довольно миловидная, с ямочками
на щеках, когда скандалила, она сразу теряла всю свою привлекательность и делалась
ведьмой. Уже через неделю она стала выпускать против меня свои коготки, а через месяц и
скверный характер ее выявился во всей непривлекательности. Жизнь моя сделалась
настолько тяжелой, что я иногда вспоминала даму в парикмахерской и думала, не пойду ли
я по ее стопам. Радио у Виноградовых
меня до сумасшествия. Правда, в ответ на мою просьбу выключать на ночь, Виноградов
пошел мне навстречу, но по рассеянности часто забывал. Виноградова стала злобствовать
и настраивать своего послушного мужа против меня. Главное, что ей не нравилось, это
мое происхождение, и на самую законную и скромную просьбу мою вроде выключения на
ночь радио она кричала мне: «Пора бросить ваши барские привычки!». Под влиянием
жены Виноградов тоже стал неприятным и грубым со мной. Всю жизнь беззащитная перед
грубостью, я стала чувствовать себя перед Виноградовыми, как загнанный, забитый
зверек. Я частенько ходила ночевать к Черкасовым, чтобы отдохнуть от соседей и от
беспокойной мысли, выключат они радио или забудут. Комната и кровать, на которой я
спала у Черкасовых, была еще не занята. 31 декабря 1944 года я узнала, что Нина и
Николай Константинович не встречают Новый Год дома и отправилась к ним ночевать. Я
уже стала засыпать, как вдруг услышала громкие голоса, и сразу сообразила, что мои
хозяева переменили решение и пришли с гостями встречать Новый Год у себя. Я решила
не вставать. И вдруг ровно в 12 часов раздается стук в дверь, и входит милый мой зять с
двумя бокалами шампанского. «Я пришел к вам чокнуться и пожелать счастливого нового
года. Вставайте, мы накупили много вкусных вещей, будем ужинать». Я была очень
растрогана его вниманием, но не встала – на душе было тяжело и не хотелось портить
другим настроение.
87
В апреле Виноградовы уехала со своим хором на три недели в Москву, и я осталась в
полном одиночестве. Сначала меня страшила мысль оставаться в квартире одной ночью, но оказалось, что в покое и тишине я не только отдохнула душевно, но даже физически
пополнела и посвежела. Потом скоро вернулись из эвакуации мои друзья Любавины. Он –
инвалид войны с поврежденной ногой. Как мы были рады, что судьба опять соединила
нас. У меня были союзники, и я почувствовала себя спокойнее и крепче. Еще через год
Виноградовы переселились в далекую от меня комнату, а рядом поместились две хорошие
гражданки с четырехлетним мальчиком. Они очень меня полюбили,
берегут мой покой. В комнате умершей Лины поселился еще один инвалид войны, у нас с
ним тоже дружба. Вокруг меня опять сгруппировалась вся квартира. Виноградова после
нескольких скандалов с жильцами поняла, что один в поле не воин, и ругается и ссорится
только со своим мужем, что не мешает им впрочем жить влюбленными голубками.
Виноградов вернул мне свою дружбу и уважение. Совершенно изменила свое отношение
ко мне его жена, но я все-таки стараюсь, как и все жильцы нашей квартиры, иметь с ней
как можно меньше соприкосновения. Вокруг меня опять создалась атмосфера любви и
уважения окружаюших, которая мне необходима в жизни, как солнце для растений.
За 11 лет Андрюшиной жизни, его родители часто уезжали на месяцы, оставляя сына на
моем попечении. В таких случаях я обычно устраивалась в кабинете Николая
Константиновича. Хороший письменный стол, много полок с книгами, уютная тахта
создавали мне комфортабельную обстановку. Очень меня устраивала, при моем плохом
сне, относительная изолированность, тишина этой комнаты. Но вот однажды
Нине Николаевне надо было уехать одной на две недели. Мне пришлось поселиться в ее
спальне, комнате, по-своему тоже уютной, но мне не созвучной. А главное, рядом
парадная дверь. Николай Константинович обычно возвращается поздно, ужинает в
столовой рядом. Одним словом, я уже приготовилась не спать две недели и примирилась с
этой мыслью. Но, благодаря изумительной деликатности Николая Константиновича, мне
был обеспечен ночью полный покой. Тихохонько он открывал своим ключом входную
дверь, не зажигал электричества, как мышка, прокрадывался в кухню, там ужинал и через
Андрюшину комнату проходил к себе в кабинет. За две недели, при моем жутком сне, он
не только ни разу не разбудил меня, но я не слышала его прихода, даже когда спала.
В 1945 году об уроках не могло быть и речи. Все мои ученики из театра Пушкина прошли
через неприятности с жилплощадью. Кроме того, заработать в Новосибирске актерам
было несравненно легче, чем в Ленинграде после блокады. Я стала давать уроки только в
1946 году, и то с новым составом учащихся, преимущественно студентами. Жизнь моя
после возвращения в Ленинград стала гораздо сложнее. Не организованы были еще
вегетарианские столовые, которые так выручали меня до войны. Отсутствие
хозяйственных забот в Новосибирске позволяло мне легко справляться с учениками.