Душа моя - элизиум теней
Шрифт:
работать, так как наша няня при своей сказочной трудоспособности не могла обслужить
такую большую семью. На следующую зиму нам готовился новый удар. Здоровье мое все
ухудшалось, пришлось пригласить врача. Он нашел у меня туберкулез, а, когда узнал, что
моя мать умерла в 29 лет от этой болезни, то, выстукивая меня вторично, все время
неодобрительно покачивал головой. После его визита у нас началась паника. Плакал у
меня на груди Николай Арнольдович, плакала
не хочет – что я буду с ней делать!», – говорила она. Мне приходилось их утешать.
«Лежать в постели и есть каши с много, много масла, затем санаторий на два месяца», –
таково было предписание плохо говорившего по-русски Бунге, чудесного врача и человека.
Няня со свойственной ей преданностью добросовестно кормила меня разными кашами с
маслом через каждые два часа. Пятилетняя Олечка, с детства отличавшаяся сердечностью, понимала уже, что мамочке плохо, и помогала, как могла, возясь с двухлетней шалуньей
Ниной. В том же доме против нас жила моя тетя Анна Петровна, у которой несколько лет
спустя был запоздалый роман с Коковцевым. Совершенно свободная от всяких забот, она
полюбила мою старшую дочь и ежедневно на несколько часов брала ее к себе, Наташе
надо было спуститься с нашего второго этажа, перейти маленький двор и подняться во
второй этаж. Весь путь она проделывала самостоятельно. Но в случае, если хоть издалека
приметит кошку, возвращалась, и няня должна была проводить ее. Анна Петровна учила
Наташу читать, писать и вышивать. Педагогический прием был такой: она брала руку
Наташи и писала и вышивала сама, орудуя этой рукой. Читала она тоже сама, а девочка
повторяла. Результаты получились довольно слабые. Но как она нам помогала, беря
Наташу к себе и занимаясь с ней, и как я была ей благодарна. А через четыре года во время
романа с Коковцевым она предложила нам устроить Наташу бесплатно в Екатерининский
институт . Я была против закрытых учебных заведений, но жилось нам тогда так туго, что пришлось согласиться. Как-то раз Наташа была у Анны Петровны, няня убирала и
проветривала спальню. Я лежала в детской, младшие дети играли около меня. Олечка
старалась утихомирить Нину, внушая ей, что мамочка больна, шалить нельзя. Нина, как
нарочно, шумела, шалила все больше. Олечка, выбившись из сил, попугала ее: «если ты не
перестанешь шалить, я приведу со двора дворника». И это не произвело должного
впечатления. Тогда Олечка исчезла на несколько минут. И каково было мое изумление, когда я увидела около кровати нашего, правда, очень симпатичного дворника –
Олечка в шубе и шапке стояла рядом с ним, держась за его руку. В другой руке у него была
метла, которой он грозил Нине. Испуганная девочка влезла на постель и спряталась за
моей спиной. До того потешная была эта сцена, что я потом долго без смеха не могла ее
вспомнить. Кузьма быстро исчез, спеша к своим делам. Олечка, располагая таким
педагогическим воздействием, сразу приобрела авторитет у младшей сестры. Нина очень
любила ее и называла «самая лучшая».
36
Из санатория в Детском Селе я сбежала через неделю, стосковавшись по семье и дому. От
усиленного питания я пополнела и стала поправляться. Пришлось нам взять в помощь
няне вторую прислугу, тоже польку – Ядвигу. Она пробыла у нас десять лет, мы все очень
любили эту милую девушку, и только революция заставила нас расстаться с ней.
Впечатление о моей жизни в эти годы будет неполное, если не упомянуть о
Борисе Ивановиче Карагодине – друге нашей семьи. Вскоре после замужества Николай
Арнольдович познакомил меня со своим близким товарищем Карагодиным и упомянул,
между прочим, что он считается женихом очень милой девушки, родственницы
полковника Брянцева. На Бориса Ивановича я обратила мало внимания, он не танцевал, был очень неразговорчив. При хорошем росте и фигуре, лицо его с довольно правильными
чертами лица, отличалось каким-то нездоровым землистым цветом. А вот родственницу
Брянцевах я находила очень привлекательной. Белорозовая, пухленькая, стройная
блондинка с толстой русой косой до колен. У меня в альбоме долго хранилась ее карточка.
Николай Арнольдович говорил мне, что Брянцевы очень сочувственно относятся к
предполагаемому браку, но Борис Иванович почему-то медлит с предложением.
В первый год моего замужества Борис Иванович редко бывал у нас, и другом нашего дома, вернее моим другом, он сделался после рождения моей старшей дочери Наташи. При
ближайшем знакомстве Карагодин оказался человеком начитанным и неглупым, беседы с
ним доставляли мне удовольствие. Мы обменивались книгами, я знакомила его с
произведениями моих любимых авторов Чернышевского, Писарева, Доролюбова и др.
Карагодин выписывал из Петербурга новые произведения современных, я с жадностью их
глотала. О какой-либо библиотеке в Олите тогда не могло быть и речи. У нас появились
общие интересы. Николай Арнольдович часто отсутствовал по вечерам, у него был период
увлечения бильярдом. Я обшивала свою дочку. Борис Иванович вертел мне колесо